«Как хороши, как свежи будут розы...»

«У Арсения Формакова, близко знавшего Игоря Васильевича, — вспоминала Вера Круглова, — в воспоминаниях о поэте есть такая его характеристика: "Манеры с детства воспитанного человека"...

Да, вероятно, эта воспитанность не позволяла ему на люди выносить и горесть своей обездоленности, лишений. Но под этим покровом чувствовалась напряженность, готовая взорваться. Об этом его свойстве хорошо знала преданно любящая его Вера Борисовна, которая разделила с поэтом его трудные годы и проводила в последний путь.

На следующий год Северянин с женой перебрались в Усть-Нарову. Поселились они в старом деревянном доме на улице Вабадусе. Это был небольшой одноэтажный дом, принадлежащий сестрам-эстонкам Аннус, которые в пристройке держали мужскую парикмахерскую. С улицы дом имел небольшую терраску, через которую можно было пройти в квартиру Северянина. Этим входом они не пользовались, а проходили со двора, откуда дверь вела в довольно обширную кухню. Здесь стараниями Веры Борисовны все сияло чистотой. За стеной кухни была маленькая спаленка. Из кухни же дверь вела в большую комнату. Здесь так же, как и в деревне, посредине стоял стол, а у стены в углу — диван, на котором я неизменно заставала Игоря Васильевича, когда заходила к ним. На стене висела увеличенная фотография Сергея Рахманинова, а под ней полочка, на которой лежал маленький чемоданчик с рукописями поэта и письмами дорогих ему людей. Три окна комнаты выходили на улицу, где в проулке виднелся голубой кусочек реки Наровы.

Первый год своего проживания в Усть-Нарове Игорь Васильевич Северянин еще много двигался. Он мог пройти по берегу моря со своей неизменной спутницей Верой Борисовной до тридцати километров, чтобы поднести свою книжечку стихов очередному меценату и, получив какие-то деньги, расплатиться в лавочке, где забирали провизию в долг, на "книжечку". Никаких выездов за границу он уже не совершал. Со своими стихами выступил только раз в Таллине, когда устраивали вечер в честь его пятидесятилетия.

Я тогда по недомыслию приписывала эту его "неподвижность" влиянию Веры Борисовны, несклонной к переездам. Просто он был уже болен, и болен серьезно. Мне же эти тревожные мысли не приходили в голову.

Я знала, что он лечится у мужа, но не придавала этому большого значения. Сам Игорь Васильевич никогда ни на что не жаловался. Узнав его ближе, я увидела совсем другого Северянина. Это был гордый, очень открытый, а потому и очень ранимый человек. Он предлагал себя людям таким, каков есть. Отсюда, по моему мнению, и многие его стихи, где он обнажает себя и высказывает мысли, которые люди обыкновенно таят про себя.

Есть у Северянина такие строки: "Не каждому дано светлеть в нужде..." Да не каждому. А вот Игорь Васильевич мог. Была нужда, и большая. Но среди серости будней он мог воспевать и хмурое небо над Эстонией, и безбрежную морскую даль. Когда-то он писал: "Упоенье жизнью не для медных лбов..."»

Далее Вера Круглова вспоминала: «Вижу солнечный морозный день. По заснеженной Усть-Нарове шагает поэт в своем сером полупальто с потертым воротником и шапке из меха кенгуру. Он легким шагом приближается к нашему дому. Северянин бодр и весел, только землистый цвет лица не гармонирует с его бодростью. Он проходит в кабинет мужа и довольно долго остается там».

Последние строки Северянина, ироничные строки неизлечимого больного, адресованные бесполезному врачу, были вложены в письмо от 15 июня 1941 года Георгию Шенгели — эпиграмма на доктора А.И. Круглова (под именем Тригорина он участвовал в любительских спектаклях):

У актёра у Тригорина
Нет ни мимики, ни слова
(Только потная изморина!)
В роли... доктора Круглова!

10.V.41 г.

Перед самой войной поэт получил разрешение на приезд в Россию.

Шестнадцатиреспубличный Союз,
Опередивший все края вселенной,
Олимп воистину свободных муз,
Пою тебя душою вдохновенной...

(«Привет Союзу!», 1940)

В стихотворении «Завтрашний мир», также написанном в 1940 году, Игорь Северянин напишет:

Прислушивается к словам московским
не только наша красная земля,
освоенная вечным Маяковским
в лучах маяковидного Кремля...

Домик поэта обнаружил Павел Лукницкий. Существовал его устный рассказ о том, как произошла встреча Игоря Северянина с группой бойцов и командиров Красной армии, вошедших в Эстонию в 1940 году (Лукницкий находился в этой группе среди командиров в качестве корреспондента).

12 сентября 1940 года в письме Георгию Шенгели Игорь Северянин посылает два стихотворения «Стихи о реках» и «Сияет даль...», написанные 8 сентября, сопроводив их словами: «...м[ожет] б[ыт], отдадите их куда-либо, напр[имер], в "Огонек" или др[угой] журн[ал], — этот гонорар меня весьма поддержал бы».

Прошло 20 лет после триумфального избрания короля поэтов. Казалось, Северянин лишился всего: его мучают болезни и безденежье, распалась семья, нет своего жилья, книги остаются в рукописи, а изданные на средства автора сборники «Медальоны» и «Адриатика» не восполняют убытки...

И тоска по родине...

В краткий предвоенный период советской Эстонии воскресли у Игоря Северянина надежды вернуться к литературной работе. Он писал письма в Ленинград и Москву, посылал свои стихи. Некоторые из них были напечатаны в журналах «Красная новь» и «Огонек».

Тяжелобольной Игорь Северянин 25 августа переезжает в Усть-Нарву. Из письма Георгию Шенгели:

«О болезни своей писать не стану, т. к. повторяться скучно, а мне еще и тяжело лишний раз говорить об этом. Достаточно сказать, что я вот уже вскоре месяц прикован к кровати, встаю только изредка на час-другой».

С началом Великой Отечественной войны положение больного Северянина ухудшается. Вместе с уходившими на восток беженцами он не смог бы проделать нелегкий путь. Поэт направляет телеграмму председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину, с просьбой помочь вернуться в Россию, обращается к А.Н. Толстому, В.А. Рождественскому и другим, но безрезультатно.

Всеволод Рождественский вспоминал, что весной 1941 года Издательство писателей в Ленинграде получило от него несколько сонетов о русских композиторах, которые решено было поместить в одном из альманахов: «Мне, как редактору сборника, выпало на долю известить об этом автора, а издательство одновременно перевело ему и гонорар. В ответ было получено взволнованное письмо, где поэт писал, что он "со слезами на глазах" благодарит за помощь в его крайне тяжелом материальном положении, а главное за то, что его "еще помнят на родине". Мне он прислал небольшой свой сборник "Адриатика" (1932) с дарственной надписью, — книгу, которой суждено было стать для него последней.

Альманах со стихами Игоря Северянина находился уже в производстве, когда разразилась война. При первых бомбежках Ленинграда от взрыва фашистской бомбы загорелось издательство, помещавшееся в одном из боковых фасадов Гостиного двора. Все в нем было обращено в пепел.

А за несколько дней до этого — что показалось чудом! — я получил письмо от Игоря Северянина. Оно пришло еще с советской маркой и помечено 20 июля 1941 года. Писалось оно чужой рукой, под диктовку, и только подписано самим поэтом».

Северянин просил Рождественского прислать машину, потому что мог ехать только «полулежа в машине. Но где здесь ее взять? Здесь и моего-то имени, видимо, не слышали!!!.. М. б., попросите у тов. Жданова: он, я слышал, отзывчивый и сердечный человек».

Вера Круглова вспоминала:

«Приближалась к нашему поселку война. Немцы сбрасывают парашютные десанты в Эстонии. Идет эвакуация советских войск. Около маяка через Нарову построен понтонный мост. С грохотом движутся тяжелые орудия мимо окон Игоря Северянина. В небе появляются немецкие самолеты. Игорь Васильевич с женой перебираются на улицу Раху, в дом, принадлежащий сестрам Аннус. В августе моему мужу позвонил из Нарвы доктор Хион, бывший тогда народным комиссаром здравоохранения ЭССР. Он интересовался здоровьем Северянина, можно ли его эвакуировать. Как-то утром пришел взволнованный Игорь Васильевич вместе с Верой Борисовной и сообщил, что сегодня рано приезжала машина, но кто-то другой воспользовался ею. Как теперь стало известно, Северянин писал друзьям в Ленинград, просил помочь эвакуироваться, так как самостоятельно сделать это ему было не под силу. Была ли послана машина или только обещали и забыли, неизвестно. Закончена эвакуация войск. Взорваны понтонный мост и маяк.

Оставаться дома опасно. Мы уходим в бетонный погреб, в доме по улице Вильде. Северянин укрывается в гараже дома С.М. Шкарван по улице Айя.

Вот вспомнила, записала и так явственно переселилась в прошлое, как будто это было вчера, и все еще живы, и со всеми ними встречусь завтра».

В начале октября Северянин переехал вместе с Верой Борисовной в Таллин, в семью Запольских.

20 декабря 1941 года около 11 утра Игорь Васильевич Лотарев (Северянин) умер от сердечной недостаточности.

О смерти Северянина первым сообщило эстонское радио. По сведениям Галины Пономаревой, некрологи появились в двух эстонских газетах и одной русской. Уже на следующий день после смерти поэта, 21 декабря 1941 года, некролог напечатала таллинская газета «Eesti Sona». Некролог анонимный, но принадлежал, как считает Пономарева, Генрику Виснапу, сотрудничавшему тогда в этой газете и хорошо знавшему биографию Северянина. Основной упор сделан на связи поэта с Эстонией. Пономарева пишет: «В нем [некрологе] говорится, что после большевистской революции поэт эмигрировал в Эстонию, которая стала его второй родиной. Он породнился с ней, женившись на эстонке из рыбацкого поселка Тойла. В его творчестве отразилась красота эстонской природы. При этом Северянин живо интересовался эстонской поэзией, переводил эстонских поэтов на русский язык и в 1928 году издал книгу переводов "Поэты Эстонии". В конце заметки сообщалось, что писатель жил в последние годы в Таллине, страдая от сердечной болезни».

Два других некролога в тартуской газете «Postimees» и «Новом времени» (Печоры) были кратким пересказом первой заметки.

Игорь Васильевич Лотарев (Северянин) похоронен на православном Александро-Невском кладбище Таллина. Позже на надгробном камне были написаны слова автоэпитафии:

Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб.

В настоящее время на могиле Северянина установлен серый полированный камень с краткой надписью:

«Игорь Северянин. 1887—1941».

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.