На правах рекламы:

OldwineClub. Предлагаем купить вино романе конти с доставкой по Москве и области.


Поэтесса Ир. Бор

В воспоминаниях Веры Кругловой есть эпизод, связанный с семьей Борман, где любил бывать Северянин. Дача их находилась в пяти километрах от Усть-Наровы в поселке Шмецке (теперь Ауга) на берегу моря, том самом Шмецке, где когда-то жил Лесков:

«Я хорошо знала эту семью. В тридцать третьем году я провела там лето. Постоянно там жил сын Михаил Петрович со старушкой матерью. Дочери Нина — пианистка и Ирина — сестра милосердия жили в Таллине. Летом Борман сдавал комнаты с полным пансионом.

Приезжали его сестры, среди гостей были пианисты и певцы. В доме было пианино. Бревенчатый дом с балконом и открытой террасой, деревянные колонны которой обвивал дикий виноград, стоял в большом саду, где росли развесистые старые ели. Все Борманы были очень общительны, легки в обращении, любили всякие розыгрыши, устраивали там концерты, домашние маскарады. В тридцать третьем году Северянина там не было, но о нем много говорили, что-то не договаривали, читали его стихи. Одно стихотворение было посвящено Ирине Борман».

«Ир. Бор» — псевдоним Ирины Константиновны Борман (1901—1985), познакомившейся с Северяниным, когда ему исполнилось 42 года. Она вспоминает:

«Случилось это не то случайно, не то не случайно, но это такие встречи, когда вдруг находишь себе друзей, то всегда бывает неожиданно и всегда бывает даже, я бы сказала, необыкновенно. Мы жили летом в нашем доме в Шмецке. Шмецке — это кусочек Гунгербурга. Это по побережью [Финского залива]. Курзал находился в пяти километрах от нас. Дача у нас была очень большая, у нас летом бывало очень много молодежи, знакомых подруг. Один раз приходит один мой знакомый и говорит: "Вот, значит, вы на нашем балу будете продавать розы". Ну, этот бал меня никак не соблазнил, потому что у нас была очень интересная тогда жизнь на даче. И я стала отказываться всеми силами. Я спросила: "А что это за бал вообще-то?" — "Ну, как же... вот эстонские художники, артисты (их очень много летом отдыхало в Нарва-Йыэсуу, или в Гунгербурге)... и вы знаете, мы решили сделать этот бал. Для этого мы выписываем Игоря Северянина из Тойлы, чтобы он дал концерт в Летнем театре. Ну а после концерта — бал. И вот на этом балу очень мы вас просим продавать цветы".

Я стала судорожно думать, как бы мне отказаться. И вдруг блестящая мысль сверкнула в моем мозгу: "Хорошо. Я буду продавать там розы, но с условием, что вы меня познакомите с Игорем Северяниным".

Игорь Северянин тогда был в очень большой славе. И я думала всегда о нем... что такие большие люди... что они как-то недоступны...

Надо сказать еще одно: Северянин никуда не приезжал один. Его сопровождала жена или какая-то подруга жены. А тут была и жена, и подруга жены (смеется). Жену распорядители посадили посреди этого стола. А эта подруга сидела справа от Северянина, и когда мы подошли, Северянин был очень увлечен флиртом с этой самой белой дамой. Ну, хорошо, нас познакомили. Я села. Нам налили вина, положили закуски. Я сижу и думаю, что дальше. Северянин сидит и флиртует со своей соседкой. А мой знакомый все время следил за нами. Он подходит и говорит: "Игорь Васильевич, не забывайте вашу соседку слева!"

Тогда он немножечко повернул голову, поднял рюмку и говорит: "Какой тост?" Я уже тогда обозлилась (смеется) и говорю: "Какой тост, не помните? — Тост безответный". Он тогда поворачивается ко мне и говорит: "Мы встречались?" Я говорю: "Да... Наша встреча — Виктория-Рэгия, редко, редко, в цвету..." — "Как? Но где это было?" Я опять ему говорю:

Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...

— Ну как же я мог это забыть?!

Я опять ему говорю: "О да! Забыть нельзя того, что нечего и помнить".

И вдруг он кричит через весь зал Фелиссе, своей жене: "Фишенька! Фишенька! Тут любят стихи!"

А "Фишенька", я заметила, что она не ела, не пила, она даже так выдвигалась, чтобы нас хорошо видеть, наш угол стола. И она вдруг... отвечает так же звонко: "Пригласи в Тойлу! Пригласи в Тойлу!"

Ну, вот так я получила приглашение в Тойлу».

Северянин обращался к новой знакомой в шутливом тоне: «Милая невежа», «Ирушка», «дитятко». «Я жду Вас, Ирушка, одну — мне нужно с Вами говорить более или менее интимно», — писал он 18 июля 1932 года. О себе он говорил:

«Приближается весна. Солнце-то, заметьте, каково! Душа полна грусти и радости, боли и блаженства.

Стареющий поэт (как это жутко звучит!) все еще преисполнен любви к миру, людям и молодым женщинам. И это, думается, так понятно, так неизбежно, так нужно!..»

Отметим, что возникший как несколько игривый в письме от 1932 года образ «стареющего поэта» обрел глубину и силу спустя год, когда Северянин влюбился (цикл «Цикламены»):

Стареющий поэт... Два слова — два понятья.
Есть в первом от зимы. Второе — всё весна.
И если иногда нерадостны объятья,
Весна — всегда весна, как ни была б грустна.

Стареющий поэт... О, скорбь сопоставленья!
Как жить, как чувствовать и, наконец, как петь,
Когда душа больна избытком вдохновенья
И строфы, как плоды, ещё готовы спеть?..

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.