Неуловимое «я» Игоря Северянина

Современники оценили книгу как культурное событие, но продемонстрировали такое разнообразие трактовок и мнений, в котором «я» Игоря Северянина было неуловимо. От блоковского определения «настоящий, свежий, детский талант» до «хромого принца», казалось, была непроходимая пропасть. Но все эти оттенки, вся «печаль разнообразия», которую почувствовал Борис Пастернак в поэзии Северянина, на самом деле была ему реально присуща и отражалась в мозаике многочисленных критических оценок.

Предгрозье, которое ощутила «душа современности», отметил Василий Гиппиус, увидев в оформлении и «цветочной символике» книги ноты русской хандры. «Обложка книги стихов Северянина, — заметил критик, — напечатана сиреневыми буквами. Второй отдел, центральный в книге, называется "Мороженое из сирени"; первый, вступительный к нему — "Сирень моей весны". Сирень в разных вариантах упоминается во всей книге как "эмблема сладострастия" — наряду с лилиями, конечно, эмблемами невинности. В первом отделе излагается история "страсти нежной" — ars amandi. — Эта "сирень весны", очень скоро отцветшей, как всякие цветы чувственности; а "мороженое из сирени" и заключает в себе исконную русскую хандру — в новой разновидности, очень современной: наружно-жизнерадостную, и даже бурную, а внутренне-томящуюся, если вникнуть в эту юношескую поэзию, в ее душу, не считаясь с ее словесными затеями».

«"Громокипящий кубок", — отметил Давид Бурлюк, — чересчур громоздко: грома и молнии нет, но теплое благоуханное рукопожатие вешнего дождя цветов, но девственно-сладостные жадные платки, но легкий танец поцелуйных ароматов, — все это было в первых книгах Северянина».

Сергей Бобров в статье «Северянин и русская критика» сделал беглый обзор критических откликов: «Теперь читаем в "Дне" (I—IV—13): "в лице И.С. перед нами несомненный талант, поэт 'Божией милостью', с определившимся поэтическим миросозерцанием... etc". В "Утре России" (16—III—13) г. Вл. Ходасевич помещает определенно доброжелательную рецензию. "Современное слово", с некоторыми оговорками — хвалит ("С. Сл." 17—III—13); хвалят и газеты "Баку" (9—IV—13), "Оренбургский край" (23—V—13), "Пермские ведомости" (9—V—13), "Уральская жизнь" (27—IV—13), "Киевская мысль" (1—V—13). — Антон Крайний в "Новой жизни" (февраль, 1913) говорит о творчестве И.С. как об "описательстве", где "ego" "и не ночевало". В "Заветах" (январь, 1913) г. Иванов-Разумник говорит: "подает надежды несомненно талантливый Игорь Северянин, если только откажется от своих 'поэз', от жалкого кривлянья и ломанья". В тех же "Заветах" через месяц (1913, № 3) тот же критик посвящает И.С. целую статью, где читаем: "И.С. несомненно талантливый поэт, самобытный и красочный лирик". В "Современном мире" г. Кранихфельд повторил все свои неразнообразные и запыленные пустячки, которые в достаточной мере надоели еще в его полемике с модернистами ("С. М." № 4, 1913). Но и он "приветствовал в лице И.С. большой и многообещающий талант". <...> В "Русском слове" самый чуткий русский критик (он же и самый умный) г. Измайлов начинает говорить в совершенно ином тоне. Теперь уже оказывается, что у И.С. "есть пьесы прекрасные, нежные, задушевные" — и т. д., когда так недавно еще И.С. в глазах г. Измайлова был "рецидивистом декаденства" ["Красавица, нюхающая табак" // Русское слово, 1913, 16.V.]. — К.Д. Бальмонт в интервью с сотрудником "Раннего утра" [1913, 7.IV.] говорит, что находит И.С. "талантливым". Г. Луначарский... <...> нарекает И.С. "талантом" (Киевск[ая] м[ысль], 17—V—13). Знаменитейший Гр. Петров говорит об И.С. сотруднику "Воронежского телеграфа": "как техник, И.С. редкий поэт; необыкновенный кованый стих, великолепная чеканка ритма, но не нравится мне его кривлянье". ("Вор. Т." 4—VI—13). — Ветхий и скучнейший резонер "Северных Записок" г. А. Полянин "более чем сомневается, чтобы из гения И.С. выработался настоящий поэт" ("Сев. 3.", № 4 за 1913 г.). Положительные рецензии опубликовал "Волжский вестник" (1913, 7 мая), "Речь" (1913, 24 мая), "Киевская мысль" (1913, 30 июня), "Минский голос" назвал "по-этом-чародеем" (1913, 19 июня)».

В заметке «Художник и критика», за подписью Junior (М.О. Гершензон) говорилось: «Игорь Северянин, конечно, истинный поэт; такой певучести, такой классической простоты и сжатости слов и стиха давно не было в нашей поэзии, не было и такой свежести, нелитературности. Как скажется в дальнейшем его очаровательный талант — этого он сам не знает, конечно. Но взгляните: он уже определил свое амплуа и провозгласил его во всеуслышание: я — поэт экстаза, каприза, свободы и солнца. <...> В эпиграфе к книге, и в ее заглавии, и в предисловии Ф. Сологуба — то же определение: я — молодость, я — непосредственность, я — солнечный, дерзкий, жизнью пьяный! <...>

Зачем он связывает себя и объясняет себя читателям? Это, разумеется, органично, — ведь и Пушкин начинал, как солнечный, однако роли себе не приписывал и ее не объявлял; но, может быть, тут есть и вина русской традиции, исконной привычки нашей критики "формулировать" сущность каждого из наших писателей».

Наиболее значительны появившиеся сразу после выхода книги рецензии Осипа Мандельштама, Владислава Ходасевича, Иванова-Разумника, Александра Измайлова, Николая Гумилева.

Высокую оценку, несмотря на долю иронии, дал поэтическому таланту Северянина Осип Мандельштам в «Гиперборее»: «И все-таки легкая восторженность и сухая жизнерадостность делают Северянина поэтом. <...> Безнадежно перепутав все культуры, поэт умеет иногда дать очаровательные формы хаосу, царящему в его представлении. Нельзя писать "просто хорошие" стихи. Если "я" Северянина трудноуловимо, это не значит, что его нет».

Владислав Ходасевич в рецензии на первое издание в «Утре России», опубликованной сразу после выхода книги, писал: «"Футурист" — слово это не идет к Игорю Северянину. Если нужно прозвище, то для Северянина лучше образовать его от слова "present", "настоящий". Его поэзия необычайно современна. <...>

Образы поэта смелы и выразительны, приемы — своеобразны. Он умеет видеть и изображать виденное. Его стихи музыкальны и иногда, как лучшие строки Бальмонта. Правда, кое-что в них безвкусно, неприятно, развязно, но все это недостатки временные. Дарование поэта победит их».

В 1914 году Ходасевич отметил в стихах Северянина новизну словаря, соединение «пошловатой элегантности» и «божественного целомудрия» и выделил поэта среди футуристов как «дарование значительное». «Талант его, как художника, — писал Ходасевич, — значителен и бесспорен. Если порой изменяет ему чувство меры, если в стихах его встречаются безвкусицы, то все это искупается неизменною музыкальностью напева, образностью речи и всем тем, что делает его не похожим ни на кого из других поэтов. Он, наконец, достаточно молод, чтобы избавиться от недостатков и явиться в том блеске, на какой дает право его дарование. Игорь Северянин — поэт Божией милостью».

Иванов-Разумник в «Заветах» писал о Северянине: «Он смел до саморекламы, и он, несомненно, талантлив. Эта излишняя развязность и смелость, вероятно, скоро пройдут; недаром он заявил уже где-то "письмом в редакцию", что вышел из кружка "эго-футуристов". Но талантливость при нем была и осталась; и эта подлинная талантливость заставляет принять этого поэта и говорить о нем серьезно и со вниманием». Критик увидел силу Северянина в том, что он «подлинный лирический поэт, чувствует по-своему, видит по-своему, — и по-своему же выражает то, что видит и чувствует. В этом "по-своему" он иногда слишком смел, а иногда поэтому в выражениях его многое спорно, многое раздражает, особенно в виду его любви к острым и новым словообразованиям».

«Игорь Северянин, это красавица, нюхающая табак, хромой принц, алмаз с отбитым боком, джентльмен в пенснэ из польского золота, талантливый художник, почему-то предпочитающий писать помелом пестрые плакаты, — высказывался Александр Измайлов в статье "Красавица, нюхающая табак". — Это не мэтр и не ересиарх футуризма, — наоборот, признание и любовь придут к нему, конечно, в ту минуту, когда он оставит в детской все эти ранние игрушки, весь этот ажур парикмахерски прифранченных слов и найдет спокойный и честный язык для выражения нежных, наивных, прелестно-грустных переживаний, какие знает его душа. <...>

Тот ненастоящий, окал огненный, орекламленный, с 30-ю тысячами интервьюеров и "льстивой свитой", Игорь Северянин остался бы только мишенью газетных острот. Пред настоящим — иная дорога, где ему говорят: добро пожаловать!..»

«О "Громокипящем кубке", поэзах Игоря Северянина, — заметил Николай Гумилев в "Аполлоне" в 1914 году, — писалось и говорилось уже много, Сологуб дал к ним очень непринужденное предисловие, Брюсов хвалил их в "Русской мысли", где полагалось бы их бранить.

Книга, действительно, в высшей степени характерная, прямо культурное событие. <...> Игорь Северянин — действительно поэт и к тому же поэт новый. Что он поэт — доказывает богатство его ритмов, обилие образов, устойчивость композиции, свои остро пережитые темы. Нов он тем, что первый из всех поэтов он настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности».

Несмотря на частые критические выпады, после выхода «Громокипящего кубка» имя Северянина включается в ряд признанных современных писателей. «Максим Горький, Леонид Андреев, Д.С. Мережковский, Ф. Сологуб, И.А. Бунин, Бальмонт, Брюсов, Блок, а из более молодых Сергеев-Ценский, Шмелев, Игорь-Северянин — все это крупные таланты, которые оставили свой неизгладимый след в русской литературе», — писал критик Александр Изгоев в газете «Камско-Волжская речь» в 1914 году.

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.