§ 3. Текстоморф -о- как словообразовательная доминанта

Среди новообразований И. Северянина, как заметил еще Валерий Брюсов, «много глаголов, образованных с помощью приставки «о» (Брюсов, 1990, 506).

Текстоморф -о- (Бабенко, 2000, 310) является словообразовательной доминантой в смыслообразовании и тематической реализации многих поэтических текстов этого художника слова. Лингвистические наблюдения показывают, что наиболее продуктивными в словотворчестве поэта являются:

1 .Префиксально-суффиксальный способ.

2. Суффиксальный способ.

3. Сложение.

Внутри каждого из перечисленных способов поэт «привязан» к определенным морфемам, которые повторяются из текста в текст.

1. Окказионализмы, образованные префиксально-суффиксальным способом

Префиксально-суффиксальным способом в текстах Игоря Северянина с помощью приставки -о — + суффикс -и-/-ива — образовано большое количество глаголов и глагольных форм. Насыщенность отдельных стихотворений окказионализмами с указанными формантами очень высока:

1.

Когда взвуалится фиоль,
Офлёря ручеек,
Берет Грасильда канифоль
И скрипку, и смычок

(«Грасильда»)

2.

Озвень, окольчивай, опетливай,
Мечта, бродягу-менестреля!

(«Сексты»)

3.

А ты, Эмблема Плодородья,
Мои пути осветозарь!

(«Алтайский гимн»)

4.

Здесь, на земле... Своей тоской
Ты ничего тут не изменишь,
Как нищего не обезденежь,
Как полдня ты не олунишь...

(«Июневый набросок»)

В стихотворении «Сексты» поэт использует текстоморф -о — для создания напряженного поэтического образа — Мечты как символа Прекрасного. Триада синонимичных окказиональных императивных глаголов: озвень (от звено — «одно из колец, составляющих цепь» (СОШ, 226)) — окольчивай (от кольцо — «предмет в форме окружности» (СОШ, 285)) — опетливай (от многозначного слова петля — «1. Сложенный и завязанный кольцом конец веревки; 2. Орудие казни, и также (перен.) сама казнь или безвыходное положение и 3. Линия кругового движения в виде замкнутой кривой» (СОШ, 515)) объединена безоценочной семой «кольцо» и архисемой «плен», проявляющейся в синтагмах кольцо блокады, кольцо окружения, кольцо любопытных. Отрицательный импликационал внешне безоценочных слов усиливается с помощью градации окказионализмов по размеру: озвень = маленькому размеру (ср. звено цепи), окольчивай = среднему размеру (ср. кольцо как украшение), опетливай = большому размеру (ср. петля дороги). Градация отрицательной оценочной коннотации доходит до своего внутреннего предела и неожиданно меняет знак с минуса на плюс благодаря одному из значений многозначного слова мечта — «4. О чем-то, являющимся пределом желаний, высшая оценка чего-либо» (СОШ, 354). Образ лирического героя — бродяги-менестреля, выстроенный на рассогласовании смыслов (ср. бродяга — «обнищавший, бездомный человек» (СОШ, 60) и менестрель — от фр. menestrel — певец, музыкант, обычно и поэт (гл. образом лирический), состоящий на службе при дворе феодального сеньора в средневековой Франции и Англии) имеет положительное значение. Северянин как субъект отождествляет себя с объектом оценки и причисляет всех истинных поэтов к клану бездомников, вселенцев и всемирников (окказионализм автора), цель и смысл жизни которых — стать вечным пленником Поэзии — Мечты.

Северянин выступает как ценитель, выражая интенцию восторга и восхищения. Текстоморф -о- является усилителем смыслов, поскольку имеет фоносемантическое значение, выражающееся лабилизацией звука (о). Все проанализированные лексемы получают дополнительный оттенок значения — «нескончаемая поэтическая песнь, музыкальный мотив» как один из основных смыслов в творчестве И. Северянина.

Следует заметить, что поэтические неологизмы с тектоморфом -о- (+ суф. -и-) образованы в основном от существительных, что несвойственно русскому традиционному глагольному словообразованию. Всего лишь несколько окказионализмов этого типа произведены от глаголов (традиционно): озвенить и обутопить (возможно от глаголов звенеть и утопить). Единичны местоименные дериваты: онашитъ (т.е. «сделать нашей») и овсемить (т.е. «сделать известным всем») и отебитъ (т.е. «стать тобой»).

Приведем перечень глаголов и глагольных форм (причастий и деепричастий), образованных с помощью префикса -о/ов — и суффикса — и — в поэтической речи Игоря Северянина:

1) от существительных женского рода: олунить, олуненный, олуня, окалошить, орозенный, овьюжить, омглён, овесенить, овесененный, овесеня, освирелить, освиреля, ослезить, офиалчить, офиалчен, оскрижалить, олилить, олилиен, омолнить, огрезить, одевить, опобедитъ, опетливать, овуалить, овуаленный, отолпить,, отинить, отряпить, огрезить, огрязненный, осёстрить, орезедить, одосадить, ошален, осудьбить, офланелить, обулыбить, оневестить, ороссиен, имиррен, оголгофить;

2) от существительных мужского рода: олазорить, олазоря, осветозарить, осветозаря офлёрить, офлёренный, офлёря, окоролить, оснежить, оснеженный, орокфорить, опринципить, омаен, омаить, озверить, олебедить, обызумрудить, осклепен, оэкранен, отронить, обалтарить, осюрпризить, осюрпризя, оперлить, опроборить, опроборенный, озноен, обукетить, оцарить, осеверить, осеверив, обананася, оменестрелить, олимонив, огимнить, омаршить, овеерить, обрильянтить, озаконить, огиедеврить, оголубить, остолбить, оякорить, олесить, олесен;

3) от существительных среднего рода: олетить, олетен, обезденежить, осолнечить, осолнечен, осребрить, околчить, обельмить, обельмен, ошаблив, оилаблить, ожерлить, озеркалить, озеркаля;

4) от существительных P.t.: окандалить, окандалив, окудрить, олюдить, олюденный, отелесить, одебрить, одебренные;

5) от прилагательных: офиолетить, отусклить, олевить, омерзить, отолковить, отемнить, омузыкалить, онездешнить, оматовить.

Многие окказионализмы, образованные названным способом, имеют явный иронический оттенок. Например, в стихотворении «Каретка куртизанки»:

Каретка куртизанки, в коричневую лошадь,
По хвойному откосу спускается на пляж.
Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить,
Блюстителем здоровья назначен юный паж.

Интенсионал лексемы «калоша» — «низкая резиновая обувь, надеваемая поверх сапог, ботинок для предохранения от сырости» (СОШ, 125) не несет в себе ни положительной, ни отрицательной оценки. Ироническое употребление этого окказионализма обнаруживается в контекстуальном окружении — чрезмерной заботе о здоровье куртизанки, что порождает оценочную коннотацию — «слишком» («это нехорошо»). Лексема ножки с уменьшительно-ласкательным суффиксом -к- (ср. ручка, головка, ладошка) в обычном употреблении обладает положительным значением, но в сочетании с персонимом «куртизанка», имеющим словарное значение — «женщина легкого поведения» (СОШ, 316) (прагматика лексемы — со знаком (-)) и с синтагмой блюститель здоровья, ассоциативно вызывающей в памяти выражение «блюститель нравственности», обнаруживается отрицательно-ироническое отношение поэта к объекту оценки.

Сочетание внешне безоценочных слов с негативной номинацией лица по роду занятий усиливает общая сема «грязь»; только у лексемы «окалошить» — это прямое значение (окалошить, чтобы защитить ножки от грязи), а у лексемы «куртизанка» — переносное значение (грязь нравственная, скверна). «Интенсиональный признак отступает при восприятии на задний план, выступает фоном, на котором более ярко отражаются некоторые фрагменты импликационального знания» (Маркелова, 1993, 34).

В префиксально-суффиксальном способе образования поэтических неологизмов участвуют и другие форманты. Например, сочетание префикса -за- (+ суффикс -е/и/ — и иногда -ся-): заосенеть, зальдить, залимонеть, заночеть, засентябреть, засирениться, зачерёмушиться, запесочить и др.:

Засентябреет желтополье, —
Прости, эстляндское приволье,
Покинем мы тебя на год,
Нас в Нарве снегом занесёт...

(«Избегнувшие Петрограда»)

Префикс -на- + суффикс -и-: наликёрить, накорзинить, наструнить; префикс -вы- + суффикс -и-: выминдалить, выльдить и др. Но такие окказионализмы достаточно редки, для них нехарактерна повторяемость.

Лингвистические наблюдения показывают, что поэтические неологизмы, образованные префиксально-суффиксальным способом посредством формантов приставки -о- + суффикса -и-, в деривационном словаре Игоря Северянина противопоставлены окказионализмам с формантами приставка -без/бес- + суффикс -н- безгрезье, безлюбовье, безнадежье, безличье (существительные); безвопросный, бессвятынный, безречная, безволный (прилагательные). Нередко окказионализмы этого типа сочетаются в контексте со словами, семантика которых выражает негативную оценку: безнадежье смерти, безгрезье немое и пр. Сам поэт говорит об этом так:

Я — солнечник и лью с эстрады
На публику лучи поэз.
Ты, слушая, безгрезно рада
(Будь проклята приставка «без»!)

(«Замужница»)

В стихотворении «Элементарная соната» у Северянина появляется поэтический неологизм безгрезье, который наиболее полно и ярко передает душевное состояние лирического героя:

Но, Господи! С какою скорбью забуду я свое
        мученье!
Но, Господи! С какою болью познаю я свое
        забвенье!
Мне кажется, гораздо лучше надеяться, хоть
        безнадежно,
Чем мертвому, в немом безгрезье, покоиться
        бесстрастно-нежно...
О, призраки надежды — странной —
        и сладостной, и страстно-больной,
О, светлые, не покидайте мечтателя с душою знойной!

Неслучайно в контексте у синонимичных пейоративов мученье («сильное физическое или нравственное страдание» (СОШ, 371)) и боль («ощущение страдания» (СОШ, 55)) актуализируется коннотативная положительная сема «живое», и они стоят в одном ряду с мелиоративом надежда («вера в возможность осуществления чего-н. радостного» (СОШ, 376)). Эти лексемы противопоставлены адвербативу бесстрашно — нежно («отсутствие страстей, холодное спокойствие» (СОШ, 46) и «ласковый, исполненный любви» (СОШ, 405)), который по смыслу равен синтагмам холодная ласка и ласковый холод и выражению немое безгрезье (немой — «лишенный способности говорить» (СОШ, 408)). Поэтический неологизм безгрезье сопоставляется в стихотворении с пейоративом мертвый («умерший человек, покойник» (СОШ, 351)). Испытывать боль, мученье (как физическое, так и нравственное) и надеяться на лучшее может лишь живое существо, человек. Сема «жизнь» противопоставлена семе «смерть». Таким образом, для Северянина производный от существительного окказионализм безгрезье означает состояние, когда человек отчаивается грезить, погружается в безжизненный покой, в котором отсутствуют эмоции, чувства, надежды, то есть значение этого новообразования — «полное забвение человеческой природы — мечтающей, а потому — живой».

Слово в поэтическом тексте реализует жизненную позицию, мироощущение Игоря Северянина, который необычайно остро чувствовал противоречие между реальной и идеальной, поэтической жизнью.

2. Окказионализмы, образованные суффиксальным способом

С помощью суффиксов в текстах Северянина образуются окказиональные слова всех знаменательных частей речи (кроме местоимений), но особенно широко поэт использует этот способ словообразования при создании существительных и прилагательных (что характерно для русского словообразования). При этом присутствует как внешняя, так и внутренняя, нетрадиционная суффиксация. Подчеркнем, что И. Северянин не отступает от традиционных языковых моделей, а всего лишь так или иначе варьирует существующие в языке.

В качестве примера приведем окказионализмы, образованные от существительных посредством форманта -н-;

мартный (ср. узуальное мартовский),
музычный (ср. узуальное музыкальный),
спецный (ср. узуальное специальный),
мозгный (ср. узуальное мозговой),
фанатный (ср. узуальное фанатичный),
гномный (ср. узуальное гномический),
паучный (ср. узуальное паучиный),
улыбный (ср. узуальное улыбчивый) и многие другие.

Игорь Северянин образует подобные окказионализмы достаточно регулярно:

А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы научные, точно мех ягуаровый

(«Кензели»)

Граммофон выполняет под умелой рукою
Благородно и тонко, амбруазный мотив.

(«Поэза маленькой дачи»)

Поэтический неологизм амбруазный создан по продуктивной модели, но образован он от имени собственного: Амбруаз Тома — французский композитор XIX века, один из создателей жанра лирической и комической оперы. Экстралингвистическй фактор помогает уяснить нам значение окказионализма — «музыкальный мотив лирического или комического характера, легкий и изящный». Поэт очень любил оперу, причем не всякую, не «трафаретную», а редко исполнявшуюся — в том числе и оперы Тома «Гамлет», «Сон в летнюю ночь», музыка которых отличалась, по словам самого Северянина, «поэтической грацией» (Северянин, 1999, 480). Синтаксический дериват амбруазный выражает положительную семантику, к тому же он стоит в одном ряду с позитивными знаками-прагмемами: благородно — «2. Исключительно по своим качествам, изяществу» (СОШ, 50) и тонко — «5. Изысканно, не грубо» (СОШ, 802). Общая сема «изысканность» отражает оценку-похвалу, основанную на неязыковых знаниях.

Северянин также достаточно регулярно создает окказионализмы — синтаксические дериваты в полном соответствии с нормами словопроизводства с помощью формантов -ов/ев — от основ неодушевленных имен существительных: моревый, скрижалевый, веровый, лилиевый, арковый, качалковый, слёзовый, изменовый. Например:

Несбыточная Мадлэн! О, веровая тоска!
О, сердце — минувшим, как будущим, полное!
И только. И больше ни чувства, ни слова.

(«Экстаза»)

С точки зрения семантики данное относительное прилагательное представляет собой сумму значений составляющих морфем: коннотация значения адъектива выявляется контекстуально. Необычность признаковой семантики, содержащейся в суффиксе, создает иронический оттенок звучания в выражении веровая тоска (вера — «убежденность, глубокая уверенность» (СОШ, 74) и тоска — «2. (разг.) скука» (СОШ, 805)). Синтагма веровая тоска приобретает неожиданное смысловое «обыгрывание» — «скучная уверенность». Поэт, как субъект оценки, выступает критиком подобного отношения к жизни, он порицает «скучные» чувства, не видя в них никакого движения, перспективы.

Поэтом образована целая группа наречий, мотивированных прилагательными, отсутствующими в общелитературном языке. Во всех этих окказионализмах в качестве образующей выступает суффикс -о- (-н-). Приведем эти примеры:

уродно /уродный/ ← урод;
майно /майный/ ←май;
мольно /мольный/ ← моль;
поэзно / поэзный/ ← поэзия;
прозно / прозный/ ← проза;
эксцессно /эксцессный/ ← эксцесс;
лионно /лианный/ ← лиана;
льдяно /льдяный/ ← лед;
ленно / ленный/ ← лень;
негно /негный/ ← нега;
кокетно /кокетный/ ← кокет (окказионализм поэта);
грёзно /грёзный/ ← грёза;
фантазно /фантазный/ ← фантазия;
гигантно /гигантный/ ← гигант;
элежно /элежный/ ← элегия;
шелестно /шелестный/ ← шелест (ср. с каноническим спорно ← спорный ← спор).

Все перечисленные новообразования-адвербативы имеют лакунарное звено в словообразовательной цепи, претендующее на роль непосредственно производящей единицы, т.е. мотивирующего слова. «Словообразовательные лакуны — это пустующие места в словообразовательной цепочке, т.е. в ряду однокоренных слов, находящихся в отношениях последовательной мотивированности» (Русская грамматика, 1980, 133). Пропущенные звенья неполных цепочек Игорь Северянин «восстанавливает» окказионально, например:

Пока не поздно, дай же мне ответ,
Молю тебя униженно и слёзно,
Далекая, смотрящая мимозно:
Да или нет? ответь — да или нет?
Поэзно «да», а «нет» — оно так прозно!
Ты вдалеке, но ты со мною грёзно.
Дай отклик мне, пока я не скелет,
Пока не поздно!

(«Рондо XX»)

Окказионализмы мимозно и грёзно образованы одним и тем же способом от потенциальных адъективов мимозный и грёзный и обозначают признак признака. Эти новообразования имеют положительную семантику (грёза — «мечта, нечто нематериальное»; мимоза — «южное растение, известное тем, что свертывает листья при прикосновении к ним, недотрога» (перен.)) (СОШ, 356). Благодаря общей семе «недотрога» поэтические неологизмы мимозно и грёзно могут считаться контекстуальными синонимами и выражают положительную оценку.

Благодаря тому, что адресант (И. Северянин) осознанно или интуитивно (?) выбирает те языковые знаки, которые присущи именно его идиостилю, адресат (читатель) понимает значение производных окказиональных слов.

В зависимости от коммуникативной задачи поэт выбирает словообразовательные форманты, вместе со значением производящей основы репрезентирующие субъективное отношение говорящего к объекту оценки, выражающие одобрение / неодобрение, добрую иронию / злую иронию, сарказм, издевку, например:

1.

Ушедшее непоправимо,
Шампань холопно пролита (— «неодобрение»)

(«Стихи в ненастный день»)

2.

А если я фокстротных не уважу
  Всех потрохов,
Он повелит рассыпаться тиражу
  Моих стихов!
Ну что же, пусть! Уж лучше я погибну
  Наверняка,
Чем вырваться из уст позволю гимну
  В честь дурака! (— «злая ирония, сарказм»)

(«Фокстрот»)

3.

Уже кивает мельница
Вам ласковы привет,
Вы снова — карусельница,
Ребенок и поэт! (— «добрая ирония»)

(Песенка-весенка)

Лингвистические наблюдения показывают, что суффиксальный способ словообразования используется Игорем Северяниным с достаточной степенью частотности при образовании окказионализмов-персонимов. Как известно, суффиксация является наиболее продуктивным способом из всего многообразия чистых способов словообразования. Улуханов отмечает: «Количество узуальных суффиксальных морфов в шесть раз превышает количество префиксальных морфов» (Улуханов, 1996, 105). К тому же «только суффиксам могут быть свойственны семантическая вариантность, общекатегориальность, обще-относительность» (Улуханов, 1996, 159). Таким образом, суффиксы естественно ориентированы на лексическую семантику слова.

Наибольшей регулярностью в поэтическом деривационном словаре «короля поэтов» обладают существительные со значением женскости, образованные с помощью неспециализированного суффикса -к- (а), актуализирующего оценку в словах с безоценочным и оценочным значением производной основы в определенных синтаксических позициях; амулетка, мальчуганка, рыболовка, грезерка, эксцессерка, деревенка, очаровалка, изысканка, утонченка, миррэлька, корифейка, гарцорка, убоженка, стихотворка, горизонталка, покойка и др.:

Недаром взор настроен зорко,
И возникают в сини гор
Она, неведная гарцорка,
И он, неведомый гарцор.

(«Трактовка сна»)

Как мало поэтесс! как много стихотворок!
О, где дни Жадовской? где дни Ростопчиной?
Дни Мирры Лохвицкой, чей образ сердцу дорог,
Стих гармонический и веющий весной?

(«Поэза о поэтессах»)

Служанка, бронзная корейка,
В ее мечты вовлечена...
И тает в грёзах корифейка,
Как голубая пелена...

(«Миррелия. Баллада VI»)

Достаточно регулярно в стихотворениях И. Северянина прихотливый женский образ создается путем «нанизывания» окказиональных образований, образованных с помощью суффикса -к-:

Изящница, очарованна, венка,
Пред кем и герцогиня — деревенка,
В ней что-то есть особое совсем!

Изысканна, утонченна, гурманка,
С весталковой душой эротоманка, —
Как у нее выходит: «Жду Вас в семь..!»

(«Менестрель. Сонет XXXI») Добрая северянинская ирония реализуется с помощью контекста, чередования окказиональных и узуальных слов, созданных по одной и той же модели — венка, гурманка, эротоманка. Вышеуказанные поэтические неологизмы образованы от слов с положительной оценочной семантикой: очаровательный — «способный очаровать, прекрасный, восхитительный» (СОШ, 486); изысканный — «утонченый, изящный» (СОШ, 243); утонченный — «1. Хорошо, тонко развитый, изысканный» (СОШ, 843). Триада окказионализмов очаровалка — изысканка — утонченка объединена общей семой изысканность, которая приобретает положительную оценочную семантику, так как Северянин — поэт-эстет (но иронический эстет), для которого изысканность — понятие со знаком (+). Поэт одобряет в людях тягу к «изящному», противопоставляя изысканку — деревенке, выстраивая контекстуальное противопоставление, одновременно смягчая неодобрение с помощью форманта -к- (ср. с узуальным «деревенщина» (уст. прост.) — о грубом, простоватом человеке» (СОШ, 161)). В то же время автор дает понять читателю, что «изысканность» — не главное, не определяющее качество человека. Ироническое отношение интенсифицируется благодаря оксюморонному сочетанию «с бестолковой душой эротоманка» (от эротоман (книжн.) — «человек с повышенной сексуальностью» (СОШ, 912)). Словарное значение данной лексемы противопоставлено семантике и стилистике слова весталка — «1. Девственная жрица Весты; 2. перен. стареющая незамужняя девица (устар. книжн., обычно иронич.)» (СОШ, 76). В одном стихотворном тексте у Северянина можно наблюдать градацию иронических оценок: от доброй — к насмешливой и злой:

Стыдом и гневом грудь моя горит,
Когда, себя не видя в мальчуганке,
Морализирующие поганки
Грязь льют на имя — «Виктор Маргерит».

От гнева и немой заговорит,
Когда амфоры превратив в лоханки,
Бездушье безразличной элегантки
Грязнит вино помоями корыт...

(«Медальоны. Маргерит») В данном примере внутренний мир автора противопоставлен, как это часто бывает у Северянина, миру объективной действительности. Это «сопротивопоставление» реализовано в языке сонета как антитеза: поэтический неологизм мальчуганка выражает добрую иронию, новообразование элегантка — злую иронию. Первая лексема образована от уменьшительного слова мальчуган — «ребенок мужского пола» (СОШ, 340) и приобретает значение — «особа, ведущая себя по-мальчишески, т.е. непосредственно, искренно, шаловливо» (ср.: мальчишеский задор, поступок, поведение). Слово элегантка образовано от адъектива элегантный — «изысканный, изящный» (СОШ, 909) и приобретает значение «особа с красивой оболочкой, но без живой души». Контекст актуализирует авторскую оценку с помощью антонимических пар: амфоры («античный сосуд для хранения вина» (СОШ, 24)) — лоханки («посуда для стирки, мытья посуды, сливания жидкости» (СОШ, 333)); вино («алкогольный напиток, чаще виноградный» (СОШ, 83)) — помои («вода с пищевыми отходами» (СОШ, 560)). Отрицательная оценка читателей и критиков, не принимающих поэтической значимости В. Маргерита, усилена завершающей терциной и передает совпадающее с авторским отношение другого мастера слова к «культурному» обществу:

«Вселенная в границах. Беспредельна
Лишь глупость человечья», — дельно
Уже давно сказал Густав Флобер.

Лингвистические наблюдения показывают, что с высокой степенью частотности Игорь Северянин использует для создания окказионализмов суффиксы со значением «носитель предметного признака»: -ер-/-ор-: эксцессер, грезер, экстазер, флёртэр, лексионер, гарцор, культор, квинтэссентор; -ист-: апломбист.

Формант -ер — способен выражать одобрительное или неодобрительное отношение автора к объекту и к ситуации в целом:

Я упоён. Я вешний. Я тихий. Я грезэр

(«Фиолетовый транс»)

или

Какие-то гаденькие толмачи,
Мечты толкователи, лексионеры...
О как безнадежно бездарны и серы
Их чувства — лягушки, их песни — грачи!

(«Поэза безнадежия»)

Поэтический неологизм грёзэр по шкале оценок оценивается как «очень хорошо», что подтверждается нагнетагнием позитивных оценочных предикатов, отражающих свойства поведения человека и его личностные характеристики: тихий — «3. Спокойный, не оживленный» (СОШ, 799); вешний — «весенний» (СОШ, 78); упоён — «испытывающий упоение, т.е. восторг, наслаждение» (СОШ, 835). Таким образом, грёзэр — это человек, находящий наслаждение в мечте.

Новообразование же лексионеры формируется сочетанием заимствованного книжного словообразовательного компонента (ср. акционер, милиционер) и контекстуального окружения. Негативная оценка окказионализма выстроена с помощью градационной цепочки синонимов, относящихся к разным стилям: толмач — «(стар.) переводчик во время беседы, переговоров» (СОШ, 801) из внешне безоценочного переходит в разряд негативных благодаря прагмеме гаденькие («очень плохой, мерзкий, вызывающий отвращение» (СОШ, 124)). Персоним толкователь — «человек, который занимается толкованием, объяснением чего-нибудь» (СОШ, 801) относится к нейтральному стилю и в сочетании со словом мечта приобретает насмешливую, сатирическую окраску, поскольку мечту «истолковать и объяснить» невозможно. Оценка-оскорбление звучит в адрес лексионеров, критиков и недоброжелателей. Имплицитная эмоциональная оценка выражается «со-противопоставлением» в одном контексте нейтрального, устаревшего и книжного стилей слова. Эмоционально-оценочные адъективы бездарны и серы, стоящие в позиции предиката, доводят отрицательную коннотацию окказионализма до кульминационной точки. Субъект оценки (Игорь Северянин) репрезентирует свое возмущение ироническими определениями. Завершающая строка выстроена на рассогласовании смыслов: их чувства — лягушки, их песни — грачи. Негативная семантика слова «лягушка», являющегося безоценочным (интенсионал данной лексемы — «бесхвостое земноводное с длинными задними ногами, приспособленными для прыгания» (СОШ, 337), создается коннотативной семой экспрессивного характера в области прагматического значения на основе импликационала, который формирует отношение к слову у членов языкового коллектива). Лексема лягушка проявляет коннотативные семы в составе фразеологических оборотов и сравнений — «холодный, скользкий, как лягушка». По своей семантике фразеологизмы и сравнения слова чувство («3. Эмоциональное переживание; 5. То же, что любовь» (СОШ, 888)) противопоставлены вышеупомянутой лексеме — «нежное чувство, чувство юмора, чувство радости, первое чувство» и т.д. Коннотативная сема «холодность» антагонистична слову «чувство» — чувство не может быть холодным, оно всегда окрашено эмоциями. Антитеза песни — грачи имеет отрицательное значение, в основе которой лежит семантика черного цвета (символа смерти), импликативно содержащим компонент «и это плохо» и семантика неязыкового знания о грачах (общеизвестна привычка грачей ходить за плугом, выбирая из земли только что посеянные семена и неумение этих птиц хорошо петь). Поэт отождествляет своих последователей с грачами, которые «перепевают» его стихи, т.о. возникает коннотативный элемент значения «вторичность». И становится понятным, что лексионер — это «тот, кто бездарно толкует и подражает языку и стилю какого-либо поэта», в данном случае — Игорю Северянину. В рассмотренной речевой ситуации очевидна «свежесть», актуальность образа, созданного поэтом на основе нестандартных употреблений стандартных языковых единиц, нарушение предсказуемости, которая достигается необычным сочетанием слов и морфем. Северянин от тонкой иронии и намека переходит к сарказму, к едкой, язвительной сатире с откровенно обличительными коммуникативными намерениями.

Окказионализмы со словообразовательным формантом -ист — обозначают человека по каким-либо личностным качествам:

А некий гувернер недетский
Адам Акмеич Городецкий,
Известный апломбист «Речи»
Бездарь во всем, что ни строчи.

(«Поэма Беспоэмия»)

Негативная характеризация субъекта оценки отражает градацию по существующей шкале оценок: недетский гувернер — «нормально», Адам Акмеич Городецкий — «плохо», апломбист — «довольно плохо», бездарь — «очень плохо». Первая характеристика основана на рассогласовании смыслов: гувернер — «воспитатель детей, приглашенный в семью» (СОШ, 148). Новое значение данной лексемы усиливается следующим персонимом — Адам Акмеич Городецкий. Читатель-эрудит понимает, что к истинной фамилии Северянин добавил «говорящее» имя и отчество (вместо Сергей Митрофанович Городецкий): Адам — первый человек на Земле, Акмеич — окказиональное отчество от акмеизм (греч. Акте — высшая степень чего-либо, цветущая сила), так как Городецкий был одним из организаторов «Цеха поэтов», представители которого провозгласили освобождение поэзии от многозначности образов, возврат к материальному миру, «естеству», точному слову. Таким образом, в поэтическом тексте Городецкий — это творческий антагонист Игоря Северянина. Новообразование апломбист (от узуального слова апломб (книжн.) — «излишняя самоуверенность в поведении, в речи» (СОШ, 27)) приобретает значение «тот, кто излишне, неоправданно самоуверен» и негативную оценку — «довольно плохой». Ставшая впоследствии канонической прагмема бездарь (придумано И. Северяниным (Энциклопедия, Русская литература, ч. 2, 44)) ставит кульминационную точку в отрицательной характеристике субъекта оценки.

Лингвистические наблюдения показывают, что в оригинальном деривационном словаре поэта нередки окказионализмы, образованные с помощью суффикса -ец- и имеющие значение «существительное со значением лица, связанного каким-либо образом с тем, что названо производящей основой»: аполлонец, вселенец, картавец, гениалец, беззаконец; вешнепевец, поэзоделец, стихотворец, лунопевец, солнцепевец (сложение в сочетании с суффиксацией) и др. Например, традиционный для «короля поэтов» окказионализм аполлонец, употребляющийся в различных контекстах, оказывается неизменно связанным с ключевым словом солнце и непременно рифмуется с ним:

Мне улыбалась Красота,
Как фавориту-аполлонцу,
И я решил подняться к Солнцу,
Чтоб целовать его в уста!

(«Героиза»)

или

Ищу чудесное кольцо,
Чтоб окрылиться аполлонцу, —
И позабывшемуся Солнцу
Надменно плюну я в лицо!

(«Героиза»)

Поэтический неологизм образован от имени собственного. Экстралингвистическое знание свидетельствует о том, что Аполлон (Феб) в греческой мифологии и религии — «сын Зевса, бог-прорицатель, покровитель искусств» (СЭС, 68) или «бог солнца, света, муз и покровитель искусства, поэзии и музыки» (Легенды и сказания Древней Греции и Др. Рим 1988, 30). Таким образом, аполлонец — это «человек, имеющий непосредственное отношение к искусству, даже подобный богу». Контекстуальное окружение интенсифицирует мелиоративную оценку: слова, относящиеся к высокому стилю — уста — «рот, губы (книжн.)» (СОШ, 840); солнце — «перен. 3. То, что является источником, средоточием чего-то ценного, высокого, жизненно необходимого» (СОШ, 745); красота — «1. Все красивое, прекрасное, все то, что доставляет эстетическое и нравственное наслаждение» (СОШ, 304) и фаворит — «1. Любимец высокопоставленного лица, получающий выгоды и преимущества от его покровительства» (СОШ, 847). Формант -ец — в данном контексте закрепляет положительную оценочную семантику поэтического неологизма аполлонец.

В то же время окказионализм, образованный с помощью идентичного суффикса, но от другой производящей основы, может иметь ярко выраженную пейоративную оценку, например:

Кто звал ее на лестнице: «Manon?»
И ножки ей в прохладном вестибюле,
Хотя она и бросила: «ma non!» —
Чьи руки властно мехово обули?

Да всё же он, пустой как шантеклер.
Проборчатый, офраченный картавец,
Желательный для многих кавалер,
Использованный многими красавец

(«В лимузине»)

Здесь мы наблюдаем ассиметрию языкового знака, при котором план выражения содержания шире плана выражения, так как мотивирующим словом для окказионализма картавый является оценочное прилагательное картавый — «с нечистым произношением некоторых звуков» (СОШ, 267), которое с помощью транспозиции помогает расширить оценочную картину мира. Ведь картавец — это не тот, кто имеет дефект речи, а тот, кто намеренно картавит, говорит по-французски (см. текст), что подтверждают галлицизмы. Своеобразное «приращение» смысла происходит, когда автор сравнивает персонажа стихотворения с шантеклером (имя Петуха во французском «Романе о Лисе»), который характеризуется как «пустой» («2. перен. Бессодержательный, неосновательный, несерьезный» (СОШ, 632)). Со-противопоставление отрицательной семы «пустота» и положительной семы «красота» в лексеме красавец («мужчина, с красивой внешностью» (СОШ, 303)) с помощью слова использованный, т.е. «бывший в употреблении» (СОШ, 254) достигает своего максимума и возникает негативный персоним, к которому автор относится пренебрежительно-уничижительно — «это кавалер не первой свежести, красивая оболочка с пустой душой». Ирония поэта с завидной регулярностью перерастает в сарказм: за внешней «красивостью» у субъекта оценки — пустота и душевная холодность. Этот вывод еще раз доказывает, что за показной вычурностью и манерностью Северянина, за эффектной маской «пошляка» скрывалась тонкая и ранимая натура истинного поэта. Язык подтверждает наше предположение с несомненной убедительностью.

К числу суффиксов, выполняющих как модификационные, так и транспозиционные функции, относятся форманты -иц-/-ниц-: рыцарница, карусельница, безжалостница, ближница, дсшёчница, элежница и др. Они используются

Игорем Северяниным для создания окказионализмов, являющихся звеном неполной деривационной цепочки:

О, безжалостница добрая! ты, штрихующая профили
Мне чужие, но знакомые, с носом
        мертвенно-прямым!
Целомудренную чувственность мы
        зломозгло обутопили
Чем-то вечно ожидаемым и литаврово-немым...
Слушай, чуждая мне ближница! обречённая далёчница!
Оскорбить меня хотящая для немыслимых услад!

(«Никчёмная»)

Некоторые поэтические неологизмы, образованные таким способом, отличаются от мотивированного слова только модификационным значением. Так, в слове рыцарица суффикс -иц — имеет модификационное значение «женскости» и непосредственно мотивировано существительным рыцарь. В деривационной цепочке слов безжалостница, ближница, далёчница, элежница, непосредственно мотивированных прилагательными безжалостный, ближний, далекий, элежный (окказионализм Северянина), отсутствует соотносительное узуальное существительное мужского рода с мутационным значением (безжалостник, ближник, далёчник), поэтому у суффикса -иц-/-ниц(а) в данных словах совмещается модификационное значение («женскость») и мутационное («носитель признака»).

Достаточно регулярны в творчестве Игоря Северянина окказионализмы, образованные с помощью -ун-/-юн- + j(а): смеюнья, цветунья, гасунья, гарцунья, струнья, мертвунья, чарунья и др. (ср. с узуальными словами: певунья, хохотунья). Все вышеперечисленные новообразования мотивированы глаголами: смеяться, цвести, гасить, гарцевать, чаровать, струнить, мертвить (два последних глагола — поэтические неологизмы автора) и являются звеньями неполных деривационных цепочек. Полная деривационная цепочка выглядела бы следующим образом: смеяться → смеюн → смеюнья (ср. с узуальным: плясать → плясун → плясунья). Форманты — ун-/-юн- +j(a) одновременно с модификационным выражают транспозиционное значение, поскольку отсутствуют соотносительные существительные мужского рода с транспозиционным значением, как то: смеюн, цветун, гасун, струн, мертвун, гарцун, чарун.

Можно утверждать, что Северянин изобрел родовую парадигму от некоторых глаголов, например,

1. Родовая парадигма, мотивированная узуальными глаголами:

смеяться → смеюн (муж. род) смеюнья (жен. род)
цвести → цветун (муж. род) цветунья (жен. род)
гасить → гасун (муж. род) гасунья (жен. род)
чаровать → чарун (муж. род) чарунья (жен. род)
двойная парадигма у глагола гарцевать → гарцун / гарцор (муж. род) гарцунья / гарцорка (жен. род)

2. Родовая парадигма, мотивированная окказиональными глаголами:

струнить → струн (муж. род) струнья (жен. род)
мертвить → мертвун (муж. род) мертвунья (жен. род).

Северянину, как истинному творцу, под силу окказионализация самого высокого толка, но иронический подтекст таких нвообразований не исчезает, а проявляется более ярко и выразительно:

Зачем приснилась мне гарцунья
И он, неведомый гарцун?..
Уж это не весна ль — чарунья
Испытывает верность струн?

Недаром в царстве беззаконий,
В повиновении весне,
Не только пламенные кони, —
Гарцуют всадники — во сне...

Недаром взор настроен зорко,
И возникают в сини гор
Она, неведная гарцорка,
Ион, неведомый гарцор...

(«Трактовка сна»)

Это стихотворение композиционно закольцовано. Текст легок, воздушен. И на первый взгляд незамысловат. Имплицитная эмоциональная оценка заключена в противопоставлении сна и яви. По мнению Северянина, в конкретной жизни человек несвободен, он чувствует себя свободным и раскрепощенным лишь во сне, в грезе (одно из значений этой лексемы — «полуявь — полусон»). Интенция иронического сожаления проявляется в результате анализа семантических компонентов синтагмы неведная гарцорка (неведомый — «2. Таинственно-непонятный» (СОШ, 401) и гарцевать — «красуясь, ловко и молодцевато ехать верхом» (СОШ, 126)). Таким образом, значение поэтического неологизма гарцорка — «таинственная, сказочная наездница» (см. выражения «неведомые края, пойти неведомо куда» и пр.). Северянин усиливает ощущение сказочности с помощью окказионализма — предиката чарунья (от чаровать — «колдовать» (СОШ, 877)). Общая сема «сказка» в переносном значении этого слова (сказка — «ложь» (СОШ, 720)) подчеркивает авторскую иронию в описании мифической страны, где «царство беззаконий» и нет иного правителя, кроме весны. Поэт вновь возвращается к одной из главных мыслей в своем творчестве — мысли о внешней гармонии и внутренней дисгармонии Природы и Человека.

В медальоне «Сологуб» поэт использует свой «коронный» прием «нанизывания» для интенсификации характеристики субъекта оценки:

Какая тающая нежность!
Какая млеющая боль!
Что за чеканная небрежность!
Что за воздушная фиоль!

Он весь из сладостного вздоха,
Он весь — безгрешное дитя...
Плохое у него неплохо,
И темное поет, блестя...

Изысканнейший рисовальщик.
Провидец существа людей.
Он — чарователь, чаровальщик,
Чарун, он — чарник, чародей.

Восхищение героем сонета — Сологубом — выражается здесь с помощью различных языковых средств:

1) оксюморона, языковая специфика которого заключена в смысловом единстве контрастных значений и онтологически присуща семантике оценки; имплицитный компонент объединяет противоположные смыслы (положительный и отрицательный) на разных полюсах — чеканная небрежность, плохое не плохо, темное поет, блестя;

2) оценочных прилагательных, в том числе аффективов: сладостный, безгрешный, ароматный, изысканнейший;

3) восклицательных предложений, которым свойственна акцентированная эмоциональность;

4) окказиональных оценочных существительных (чарователь, чаровальщик, чарун, чарник) в позиции предиката, выстроенных в синонимический ряд с помощью приглагольных суффиксов -тель-, -ун-, -ник-, -щик —, имеющих мутационное значение.

«Мутационные суффиксы существительных означают либо предмет (одушевленный или неодушевленный), имеющий отношение к тому, что названо мотивирующим словом, либо разнообразные конкретизации как значения предметности, так и значения отношения» (Улуханов, 1996, 174). Перечисленные аффиксы являются «семантически инвариантными» (Улуханов, 1996, 175), то есть Северянин «подключает» словообразовательные средства языка для нагнетания экспрессивности и усиления мелиоративного оценочного значения: чарователь — чаровальщик — чарун — чарник. Все окказионализмы мотивированы глаголом чаровать, словарное значение которого — «1. Колдовать, наводить чары на кого-нибудь, волшебство (стар.); 2. перен. Производить неотразимое впечатление чем-нибудь, пленять» (СОШ, 877). Символом оценки Сологуба для «короля поэтов» стало волшебство, что по шкале оценок тождественно очень хорошо и выражает коммуникативное намерение восхищения — Северянин преклоняется перед поэтом, объектом своей оценки.

Творческий характер поэтических неологизмов в стихотворения Игоря Северянина коррелирует с субъективным характером оценочного значения, разноуровневые единицы семантически нагружены, оценочно ориентированы и находятся во взаимодействии и гармонии.

Как известно, конверсивная транспозиция осуществляется с помощью немногих семантически инвариантных суффиксов, транспозиционное значение которых является контекстным. Северянин использует суффиксальный способ для образования окказиональных глаголов от существительных. Их общее значение — «действие, имеющее отношение к тому, что названо мотивирующим именем» (Русская грамматика, 1980, 334—336). Формантом выступает суффикс -е-/-и-(ть), кроме того нам представляется целесообразным распределить новообразования по лексико-семантическим группам:

1. ЛСГ «природа»: осенеть, ветрить, ледеть, снежеть, ночеть,, шмелить, пчелить, метелить, жемчужить, перламутрить, орлить, астрить;

2. ЛСГ «звук»: свирелить, арфеть, виолончелить, струнить. Например,

Белёсо ночела столица
За Невками и за Невою.
И были обвеяны лица
Сиренью в тот май неживою...
Была обреченность и гибель
В глазах, в Островах, в белой жути.
И в каждой-то каменной глыбе
Был сказ о последней минуте

(«В тот май»)

Окказионализм ночеть образован от существительного ночь — «часть суток от захода до восхода солнца» (СОШ, 422). Внешне безоценочная лексема в сочетании с адвербативом белёсо на первый взгляд идентична сочетанию белая ночь, имеющему положительное оценочное значение. Но знак-прагмема белёсо — «тусклый и светлый до белизны» (СОШ, 42) имплицитно выражает оценочное значение «довольно плохо», так как одна из сем несет значение — «малопрозрачный», «мутный», «безжизненный», «невыразительный» (СОШ, 817), то есть содержит негативную оценку. Пейоративность окказионализма интенсифицирует контекстуальное окружение: неживая, обреченность, гибель, жуть, последняя минута (т.е. агония). Эмоциональная напряженность и экспрессивность данного поэтического неологизма несомненны, а его отрицательная семантика реализуется наиболее полно лишь в контексте.

Окказионализмы подобного типа могут выражать и мелиоративное значение, например:

Народу русскому дивитесь:
Орлить настал его черед!
Восстал из недр народных витязь
И спас от деспота народ

(«Все — как один»)

Вещественное значение лексического деривата орлить зависит от языкового и неязыкового (энциклопедического) знания о зоониме орел: — «2. перен. О гордом, смелом, сильном человеке» (СОШ, 459); «Орел — крупная сильная хищная птица семейства ястребиных с изогнутым клювом, живущая в гористых или степных местностях; изображен на государственных гербах многих стран как символ могущества и власти; представителей этого подсемейства часто называют «царями птиц», живут орлы почти а всей территории России» (Энциклопедия, Биология, 1998, 622). К тому же данное слово входит в устойчивое словосочетание «орел или решка?». Возникает напряженный, семантически нагруженный образ народа — царя, который должен вести себя так, как подобает гордой птице, являющейся символом родной страны — метнуть жребий, сделать правильный выбор и «воспарить», расправить крылья. Данный поэтический неологизм выражает положительную оценку имплицитно, его мелиоративность подкреплена в контексте словами высокого стиля: витязь — «В Древней Руси: отважный, доблестный воин» (СОШ, 684), восстать — «1. Подняться для борьбы с кем-нибудь, против чего-нибудь, поднять восстание» (СОШ, 99). Глагол восстать входит в состав устойчивого сочетания: «восстать из пепла». Общая сема «птица» позволяет выстроить законченный ассоциативный ряд, благодаря чему в сознании адресата (читателя) символом русского народа становится бессмертный Феникс, постоянно возрождающийся из пепла.

Аналогичные окказионализмы, но образованные от названия музыкальных инструментов, выражают только положительную оценку. На наш взгляд причина этого состоит в том, что Игорь Северянин отождествлял свои «поэзы» с музыкой: «Я композитор, в моих стихах чаруйные ритмы» («Я — Композитор»):

Ах, оттого-то арфеет ветер,
Далеет берег, поет залив!..
Ах, оттого-то и жить на свете
Я страстно жажду, глаза раскрыв.

(«Поэза раскрытых глаз»)

или

И точно ласточка в окно вспорхнула,
Слегка вервэною поколыхав...
Виолончелили от меццо-гула
В саду наструненные души трав...

(«Поэза трех принцесс»)

Данные «частнооценочные» (Арутюнова, 1999, 198) поэтические неологизмы оценивают объект, явления природы с точки зрения субъекта оценки, т.е. автора. Следуя классификации Арутюновой, все частнооценочные значения разделены на 7 категорий и 3 группы (см. Арутюнова, 1999, 198). Окказионализмы арфеть, свирелить, виолончелить, струнить относятся к группе сенсорных или гедонистических оценок и являются наиболее индивидуализированными. Гедонистическое мироощущение субъекта оценки — поэта — выступает как психический рецептор и в качестве такового характеризуется тонкостью и глубиной переживаний. Поэтические неологизмы порождены слуховыми впечатлениями и в вышеуказанных примерах применяются для характеристики склонностей субъекта в том числе. Северянин слышит во всех природных явлениях мелодию. Экспликационал глагола арфеть зависит от существительного арфа — «щипковый музыкальный инструмент в виде большой треугольной рамы с натянутыми внутри нее струнами» (СОШ, 29). Коннотативный элемент значения зависит от неязыковых знаний: «Это очень древний музыкальный инструмент, известный со 2-ого тысячелетия до н.э.; арфе свойственно холодное полифоническое звучание, которое, по мнению греков, пробуждало в слушателях возвышенные чувства — не случайно самым искусным исполнителем считался бог Аполлон» (Энциклопедия, Искусство, 2001, 17). «Приращение» смысла глагола виолончелит напрямую связано с лексемой виолончель — «струнный смычковый инструмент, известный с 16 века. Звучание очень выразительно, характеризуется мягкостью и теплотой тембра, близкой к человеческому голосу. Исполнитель может придавать музыке тончайшие нюансы» (Энциклопедия, Искусство, 2001, 42). Таким образом, значение слова арфеет (ветер) — «песня северного ветра, подобная звукам арфы» (общая сема — «холодность»); значение слова виолончелили (души трав) — «петь по-человечески» (общая сема «человек»). Положительная семантика актуализируется контекстуальным окружением: поет, ласточка, меццо-гул (от итал. mezzo — голос), на-струненные. Общая архисема всех перечисленных лексем (как окказиональных, так и узуальных) — «звук». Метафорические окказиональные предикаты соотносимы по шкале оценок с компонентом «и это хорошо», и лингвистические наблюдения это доказывают.

Нулевая суффиксация представлена в тех поэтических неологизмах Северянина, где деривационное значение опредмеченного качества традиционно материально выражено. Иногда в одной строфе у поэта встречается несколько окказионализмов данного типа, нагнетающих экспрессию:

Какая ночь! — и глушь, и тишь,
И сонь, и лунь, и воль...
Зачем сердце, ты грустишь?
Откуда эта боль?

(«Грасильда»)

Данные безаффиксные поэтические неологизмы, не имеющие общеупотребительных синонимов, выполняют номинативную функцию, называя реалии — явления природы, — для обозначения которых отсутствуют слова в общелитературном языке. Вот эти новообразования — синтаксические дериваты: лиловь, рьянь, влажь, сочь, сквозь, скользь, сонь, таль, лунь. Существительные, образованные от прилагательных, со значением признака также могут выражать ту или иную оценку, основанную на качественной природе признаковой семантики.

Отметим, что расширение семантики слова реализуется включением в узуальные модели словообразования формантов неузуального характера, словообразовательное значение которых «рассогласовано» с категориальной семантикой производного слова. Глагольные морфемы присоединяются к основе существительного: о—петл—и—ть, о—резед—и—ть, о—жизн—и—ть, о—бельм—и—ть, о—лес—и—ть; суффиксы прилагательных присоединяются к основе существительного: март—н—ый, мозг—н—ый, улыб—н—ый, гном—н—ый, пауч—н—ый; суффиксы наречия присоединяются к основе существительного: май—н—о (от май), урод—н—о (от урод), моль—н—о (от моль), поэз—н—о (от поэзия), фантаз—н—о (от фантазия), то есть в производном слове сочетаются «несочетаемые» производящие основы и форманты.

3. Окказионализмы, образованные способом сложения

Сложение как способ образования поэтических неологизмов характерен для И. Северянина: поэт использует этот тип деривации регулярно и с высокой степенью частотности. «Нельзя не признать законным и соединение прилагательных с существительными в одно слово. Северянин говорит: «алогубы», «белорозы», «златодень». Но ведь и мы, не задумываясь, произносим: Малороссия, белоручка, босоножка. Спорить о праве поэта на такие вольности не приходится. Важно лишь то, чтобы они были удачны. Игорь Северянин умеет благодаря им достигать значительной степени выразительности» (Ходасевич, 1991, 490—491). Сложением образованы окказионализмы — существительные и прилагательные:

1. существительные: оркестромелодия, лисопрофиль, бронзолев, фетроторт, звукоткань, ядоцветы, ядосмех, златоструй, эгобог, зерколозеро, полднелень, людоворот, лиробасня, злоцепь, лисодева, многодачие, зеленоустрица, бракоцепь, морезвон, лесофея, морефея, светосон, горлоспазм, роднозём (ср. с каноническим чернозём), гурманооазис, глинтвейнодел, букворадуга, синептица, женовраг, крыломышь, лунопыль, браконенависть, браколюбовь, строфосталь, сероптичка, поэзовальс, голубокровь, белокость, поэзолистка, грёзовиденье и др.;

2. прилагательные: ало-встречный, алосизый, росисто-щебетный, голубоблёсткий, стально-сердный, лилиесердный, березозебренный, голубожильный, лобастомордый, мертвовекий, неопоэзный, мечтоморчатый, фьолеглазая, целодневный, зеленотогций, ало-желчный и др.

Проанализируем окказиональное прилагательное, образованное комбинированным способом (сложение + суффиксация), включающее в себя в качестве мотивирующих слов существительное и глагол (мечт—о—мор—чат—ые) и выполняющее в тексте роль оценочной метафоры, образно и точно передающее отношение автора к объекту оценки:

Мечтоморчатые поганки,
Шепелявые сосуны, —
В скобку стрижены мальчуганки
И стреножены плясуны.

Ложный свет увлекает в темень.
Муза распята на кресте.
Я ни с этими и ни с теми,
Потому что как эти — те!

(«Те, кто морит мечту»)

По сравнению с другими типами окказионализмов, в данных лексемах налицо максимальное семантическое сгущение, в частности, за счет того, что в них совмещается несколько номинаций: предметная и признаковая процессуальная. Эта новая единица глубоко метафорична и выражает негативное отношение автора благодаря противопоставлению слов-прагмем с противоположными оценочными значениями: мечта — «мысль, дума о чем-либо сильно желаемом, манящем» (СОШ, 354) и морить — «лишать жизни при помощи отравы, травить» (СОШ, 366). Интесионал слова поганка — «несъедобный гриб, очень ядовитый» (СОШ, 530), обнаруживает общую сему со словом морить — «отрава». Бранно-просторечная стилевая принадлежность номинатива поганка — «перен. гадкий, недостойный человек» (СОШ, 530) выполняет функцию дальнейшей актуализации семантики уничижения, возмущения, подкрепляемой контекстуальным окружением: негативными оксюмороном ложный свет, отрицательной синтагмой шепелявые сосуны и прагмемой со знаком (-) в позиции предиката муза распята с семой «казнь». Таким образом, в новообразовании мечтоморчатые поганки интенсифицируется сема «смерть», и данное слово, характеризующее объект оценки — критиков получает обогащенное отрицательное значение: мечтоморчатые поганки — это те, кто отравляют, уничтожают, истощают мечту — Поэзию.

3.1. Поэтические неологизмы оксюморонного типа, образованные

путем сложения

Как известно, оксюморон представляет собой синтагму, в которой соединены две точки зрения на одно и то же явление. Такое «вырожденное значение» (Павлович, 1981, 120) оксюморона широко использует Игорь Северянин при образовании поэтических неологизмов для актуализации иронической оценки: стихозопотроха, палач-эстет, ядосмех, прозаики-невежды, сметро-жизнь, пламно-льдяные, мучитель-мученик, поэт-убийца, девоженщина, застенчиво-рисково, военно-школьничьи, литавро-немой и многие другие. Контекст не только не разрешает противоречие, но и усугубляет его нагромождением других противоречий, также не получающих разрешения:

Его душа заплеванный Грааль,
Его уста — орозенная язва...
Так: ядосмех сменяла скорби спазма,
Без слез рыдал иронящий Уайльд.

Вселенец, заключенный в смокинг дэнди,
Он тропик перенес на вечный ледник, —

И солнечна была его тоска!

Палач-эстет и фанатичный патер,
По лабиринту шхер к морям фарватер,
За красоту покаранный Оскар!

(«Оскар Уайльд»)

Противоречие между компонентами оксюморона заключается в положительной оценке того, что в системе ценностей данной культуры оценивается отрицательно, или, наоборот, отрицательной оценке того, что обычно оценивается положительно.

Окказионализм палач-эстет образован сложением двух основ с прямо противоположными значениями: палач — «2, перен. жестокий мучитель, угнетатель» и эстет — «2. Поклонник всего изящного». Во вновь созданном слове появляется имплицитный компонент значения — «тонкий, изысканный мучитель». Насыщенный экспрессивный характер этого поэтического неологизма усиливается окказионализмом ядосмех, также образованным путем сложения контекстуальных антонимов: яд — «2. Злоба, ехидство, язвительность» (СОШ, 916) и смех — «веселье, радость, удовольствие» (СОШ, 735). Но, как известно, смех может быть и язвительным, злорадным. Семантический повтор общей негативной семы «зло» увеличивает отрицательно-эмоциональный заряд оценки со знаком (-); одновременно происходит «нейтрализация» противоположных признаков (Левин, 1966, 199). Северянин объявляет себя поклонником объекта оценки — Уайльда, что и подтверждается контекстом. Это синтагмы, имеющие оксюморонный характер: заплёванный, Грааль, рыдал без слез, тоска солнечна и антонимическая пара тропик-ледник. Эмоционально-экспрессивное несоответствие, обеспечивающее ироническую оценку, создается семантико-стилистическими значениями слов: Грааль — символ чистоты, христианская святыня, чаша с кровью Христа, с высокой, книжной стилистической окраской, лексема заплёванный с переносным значением «публично оскорблять, презрительно относится» (СОШ, 522) и разной стилистической окраской. Таким образом формируется общий негативный смысл данного оксюморона — «святотатство». Отрезок текста, сужающий множество возможных значений, «разгадка» (Павлович, 1981, 122) оксюморонов расположена в постпозиции по отношению к новообразованию и по величине равна последнему предложению: «За красоту покаранный Оскар». Карать (т.е. казнить) за Красоту, по Северянину, могут лишь бесчувственные, слепые и глухие к прекрасному люди. Экспрессивность оксюморонов усиливается повторением противопоставленных признаков, которые к тому же усложняют и усиливают семантику рассогласования.

Звучит горькая ирония автора, который сочувствует объекту оценки — Оскару Уайльду, чья личная, интимная жизнь стала предметом осуждения и ханжеского остракизма со стороны «приличной» части английского общества. В какой-то степени «поэтическая» жизнь Игоря Северянина прошла тот же путь: в суждениях о «короле поэтов» часто преувеличивали позу воинствующего эстетства, к тому же известность Северянина началась как известность скандальная. Принцип со-противопоставления, на котором зиждется оксюморон, в данном случае привел к слиянию и столкновению мира поэта и мира его художественного персонажа. Этот синкретизм проявляется в творчестве Игоря Северянина с высокой степенью частотности.

Валерий Брюсов когда-то заметил: «...у него (Северянина) есть свой, им найденный ритм стиха, и в ряде стихотворений выражается своеобразная душа, в которой нежная грусть красиво сплетается со скептической иронией человека, который хотел бы, но не может верить идеалу» (Брюсов, 1990, 366).

Поэту свойствен «оксюморонный стиль» (Эйхенбаум, 1969), но оксюморон — это не только стилистический прием. Это — элемент поэтического языка, в нем отождествляются лексемы, которые в нормативном литературном языке не аналогичны.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.