2.1. Философские основы художественной системы И. Северянина
В свое время В.В. Виноградов высказал мысль о том, что «язык художественного произведения, являясь средством передачи содержания, не только соотнесен, но и связан с этим содержанием; состав языковых средств зависит от содержания и от характера отношения к нему со стороны автора»1. И если в конкретном произведении связующим элементом окажется идейно-тематическое содержание, то основой индивидуального поэтического языка будет художественно-философское мировосприятие автора. Это философское основание не только помогает лучше понять любое произведение художника слова, но и раскрывает суть отбора и использования тех или иных языковых средств.
В нескольких стихотворениях разных лет Игорь Северянин самоопределяется как поэт-ироник, что на протяжении долгого времени ускользало от исследователей:
Пускай критический каноник
Меня не тянет в свой закон, —
Ведь я лирический ироник:
Ирония — вот мой канон.1918
Поэту казалось, что критики не понимали своеобразия его мировосприятия как неотъемлемой части художественного метода, и это раздражало поэта:
В сатире жалящей искала лирики,
Своей бездарности спев панегирики.
И не заметила (иль то политика?)
Моей иронии глухая критика. А также:
Допустим, я лирик, но я — и ироник...Корректное письмо, 1912, ТБ, 121.
В самом деле, в поэзии Игоря Северянина всегда было некое начало, которое разрушало жанровые барьеры и не давало возможности точно определить, где кончалась ирония и начиналась лирика. Обратимся к замечанию А. Урбана: «Игорь Северянин так увлечен своей иронией, так непосредственно относится к тому, над чем иронизирует, так взволнован, эмоционален, что мы невольно забываем про ироника, увлекаемся, воспринимаем как лирика, поддаемся его веселью, легкости, фантазии»2. Однако современники поэта, подчас останавливаясь лишь на первом впечатлении, видели в его произведениях фальшь, надуманность или — того хуже — пошлость и вульгарность3. В одном из самых известных стихотворении «Эпилог» многие увидели лишь строки:
«Я, гений Игорь Северянин...» — и не заметили иное, более точное самоопределение:
Не ученик и не учитель.
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель
Моих исканий — говор хат.До долгой встречи? В беззаконие
Веротерпимость хороша.
В ненастный день взойдет, как солнце,
Моя вселенская душа! (Курсив наш. — М.Х.)1912, ТБ. С. 53.
Финальная поэтическая строка зазвучит по-иному, если мы добавим, что в январе 1912 года в редакции ряда газет была разослана программа эго-футуристов, возглавляемых Северяниным. В ней значились пункты:
«1. Душа — единственная истина.
2. Самоутверждени личности.
3. Поиски нового без отвергания старого.
4. Осмысленные неологизмы.
5. Смелые образы, эпитеты (ассонансы и диссонансы).
6. Борьба со «стереотипами» и «заставками».
7. Разнообразие метров.
Предтечами эго-футуризма были названы К.М. Фофанов и Мирра Лохвицкая, а в качестве его теоретических основ провозглашались ИНТУИЦИЯ и ЭГОИЗМ»4. Интересно, что сочтя футуристическую программу пройденным этапом, поэт в «Открытом письме Игоря Северянина» заявил: «Теперь, когда для меня миновала надобность в доктрине «я — в будущем», и находя миссию моего Эго-футуризма выполненной, я желаю быть одиноким, считаю себя только поэтом, и этому я солнечно рад. Моя интуитивная школа «Вселенский Эгофутуризм» — путь к самоутверждению. В этом смысле она бессмертна. Но моего Эго-футуризма больше нет: я себя утвердил»5. Действительно, самоутверждение поэта произошло через и в художествено-философской концепции с эстетическим центром ДУША. Но «вселенская душа» поющей Музы Северянина поистине необычна: она есть удивительная слиянность тонкой лиричности и подчас жалящей иронии. Особое мировосприятие поэта когда-то отметил В. Брюсов: «Это — лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими характерными чертами заставить увидеть то, что он рисует. Это — истинный поэт, глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и радоваться вместе с собой. Это — ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это — художник, которому открылись тайны стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент...»6. Отметим, что «представляя собой одну из эмоционально-ценностных ориентаций, ирония исходит из противопоставления, конфликтности личности и мира. Её можно трактовать как "идейно-эмоциональную оценку, предполагающую скептически- или критически-насмешливое отношение к изображаемому под маской серьезности утверждения или похвалы..." (Краткая литературная энциклопедия / Под ред. А.А. Суркова. М., 1966. — Т. 2. С. 976)»7.
Лирико-ироническим звучанием проникнута вся поэзия Северянина. Выше мы говорили о произведениях раннего периода творчества, но обратимся к автопортрету, созданному в 1926 году:
Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлет в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя
Над вечно первенствующей планетой...
Он в каждой песне, им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
Иронический лиризм становится своеобразным идейно-художественным методом поэтизации действительности в языке Игоря Северянина. Надо сказать, «понятие иронии развивается из семантического комплекса, заключенного в греч. eironeia8 («ироник», т.е. «притворщик»), означающее человека, который говорит не то, что думает (...). На рубеже XIX-XX в.в. в литературе возникают концепции, отражающие сложность взаимоотношений художественной личности и мира (...). Например; субъект, наделенный полнотой переживания и ищущий истину, ощущает трагическую связь и раскол с миром, чувствует свою принадлежность к такому миру ценностей, который в то же время подвергается глубокому сомнению и пребывает в состоянии кризиса9». Не миновал духовный кризис и Северянина, жившего по личным обстоятельствам в удалении от Родины:
Прошли лета, и всюду льются слезы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!(1925)
В этом стихотворении — боль, переживание, лирическая печаль и сожаление, в нем нет места ироничности как таковой. Но обратимся к другому стихотворению, написанному в том же году, из сборника «Медальоны»:
Алексей Н. Толстой
Без голосистых чувств. Без чутких слов
Своей злодольной родины раздольной,
В самом своем кощунстве богомольной,
Ни душ, ни рыб не мил ему улов...
Измученный в хождениях по мукам,
Предел обретший беженским докукам,
Не очень забираясь в облака,
Смотря на жизнь, как просто на ракиту
Бесхитростно прекрасную, Никиту
Отец не променяет на века...
Ироничные штрихи портретной характеристики, тонкая насмешка — таков ассоциативный контекст этого стихотворения. Ирония в лирике Северянина раскрывается перед нами как своеобразная основа художественно-философской концепции индивидуально-авторской системы поэта.
В свое время немецкий эстетик-идеалист К.В.Ф. Зольгер глубоко переосмыслил иронию, которая стала у него центральным принципом творчества, опосредствуя все противоположности, которые входят в художественное произведение, — реальность и идею, жизненный материал и идеал, объективное и субъективное. Ирония означает, по Зольгеру, полнейшее равновесие и взаимопроникновение в произведение всего противоположного10.
Известно, что «как способ живого мышления ирония находит свое самое адекватное выражение в диалоге, свободной беседе, разговоре (при этом имеется в виду не только разговор с собеседником, но и так называемый внутренний разговор человека с самим собой»11. Иной раз лирика становится воплощением такого мучительно-искреннего диалога поэта с сами собой, а подчас и с читателем, слушателем. На фоне категориального значения иронии ярко проявился индивидуализированный характер лирической иронии И. Северянина, обусловивший своеобразие её экспрессивного воплощения в языке поэта. Таким образом, система средств выражения авторской экспрессии в поэтическом языке Северянина предопределена характером самой художественно-философской концепции мировосприятия, что перекликается с мыслью Л.С. Выготского: «Сознание отображает себя в слове, как солнце в малой капле воды»12.
Примечания
1. Виноградов В.В. История русских лингвистических учений / сост. Ю.А. Бельчиков. М., 1978. — С. 241.
2. Кипко Ю.В., Михайличенко Е.В. Бессмертный огонь дарованья. Луганск, 1997. — С. 27.
3. Русский футуризм в критике // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. (сост. В.Н. Терехина, А.П. Зименков) М., 2000. — С. 270—312.
4. Кипко Ю.В., Михайличенко ЕВ / Бессмертный огонь дарованья. Луганск. 1997. — С. 16—17.
5. Кипко Ю.В., Михайличенко Е В / Бессмертный огонь дарованья Луганск, 1997. — С. 25.
6. Кипко Ю.В., Михайличенко Е.В. / Бессмертный огонь дарованья. Луганск, 1997. — С. 15.
7. Маркелова Т.В., Бересток С.В. Антитеза как средство выражения иронической оценки в идиостиле Н. Тэффи. // Тенденции в системе номинации и предикации русского языка: Межвуз. сб. науч. трудов. М.: МПУ, 2002. — С. 226.
8. есть и частное понятие ИРОНИИ как тропа, заключающегося в употреблении наименованиями целого высказывания в смысле, прямо противоположном буквальному; перенос по контрасту, по полярности семантики (см.: Русский я зык (энциклопедия) / Гл. ред. Ю.Н. Караулов. М., 1997. — С. 159.
9. Философский энциклопедический словарь. М., 1989. — С. 225.
10. Эстетика: словарь. / Под общ. Ред. А А Беляева и др. М., 1989. — С. 117, а также см.: Философские основы зарубежных направлений в языкознании. М., — 1977. — С. 8.
11. Черданцева И.В. Ирония как метод философствования. Автореф. дисс. ... на соиск. уч. ст. к. ф. н. Тюмень, 1998. — С. 10.
12. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 1996. — С. 362.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |