Евгений Шевченко. Колокола оранжевого часа

Можно было бы сказать проще — «вечерний звон». Но, во-первых, это звучало бы чересчур грустно, а во-вторых, не соответствовало бы стилю предмета, о котором будет речь. Речь же эта будет об Игоре Северянине и по поводу его недавно вышедших в юрьевском издательстве Бергмана двух поэм «Колокола собора чувств» и «Роса оранжевого часа». После романа «Падучая стремнина» это опять поэтическая автобиография Игоря Северянина в двух томах, разъединенных разными заглавиями, объединенных единством устремления к ... самому себе. Устремления, оправданного евангельски. Ибо «возлюби ближнего, как самого себя», дает мерило и критерий наилучшего...

«Роса оранжевого часа» — поэма детства, а «Колокола собора чувств» — роман из времен, когда поэт был «пьян вином, стихами и успехом, цветами нежа и пьяня, встречали женщины» его повсюду.

Роман и поэма Игоря Северянина — не достаточно ли сказать это, чтобы было понятно, как написаны эти новые произведения? Ибо, если Игорь Северянин совершенно напрасно признается, что

Родился он, как все, случайно
И без предвзятости при том... —

то поэзия, родившаяся от Игоря Северянина, вся в предвзятости словотворчества и в своеобразности построения, рифмы и ритма. Поэзия эта исключительно «северянинская», самоценная, отличная от других характерно и разительно. Если Игорь Северянин как поэт всем известен, то что еще можно добавить к общеизвестному?

Но три книги автобиографических романов-поэм за последние (и «последние» в кавычках) времена — это ли не знамение времен мемуаров? Это одно — объективное. А второе, увы, субъективное, ибо

В соборе чувств моих — прохлада,
Бесстрастье, благость и покой.

Это после недавнего горделивого:

Моя любовь — падучая стремнина,
Моя любовь — державная река.

Ретроспективный образ личного прошлого не наступает ли с «Росой оранжевого часа»? Но поэт идет далее в своих признаниях, и лирической слезой блестит его строфа:

Но вскоре осень: будет немо...
Пой, ничего не утая:
Ведь эта самая поэма —
Песнь лебединая твоя.

Это звучало бы совершенно трагически, если бы «лебединая песнь» относилась к творчеству поэта, а не к его прощальным чувствам и образам былых его «принцесс». Но именно этим отошедшим ликам поэт главным образом приносит прощальные:

...фиалки и мимозы,
Алозы, розы и крэмозы,
И воскуряет фимиам.

И это, конечно, печально, но ведь в недавно напечатанном стихотворении поэт признал, что:

Моя жена всех женщин мне дороже.

А потому не так уже трагична «лебединая песнь»:

В тиши я совершаю мессы,
Печальный, траурный обряд
И все они, мои принцессы,
Со мной беззвучно говорят...

Игорь Северянин легкий, воздушный поэт. И поэтому о нем можно так нежно-шутливо говорить. Но было бы опрометчиво не почувствовать в последних его произведениях действительно глубоко лирических тонов. На этом месте недавно еще прозвучали его «Усталые строфы»:

Я так истерзался от горести вечной,
Я так нестерпимо устал,
Я так утомился от пасмурных будней,
От горя и всяких невзгод...

Это не лирическое кокетство. Это действительно усталые строфы. И устать есть от чего. Все устали. Не спасается от усталости и поэт. Отсюда и его строки, в которых никто бы не узнал Игоря Северянина, как такового:

Тяжелые часы сомнений,
Под старость страшные часы...

«Оранжевый час», конечно, еще не «старость», но как уйти от современья, когда «издатель хам и жох»:

Искусству предпочел поленья
И крыльям грёз — припрыжку блох...

А были ведь другие времена, когда «гений Игорь Северянин» диктовал свои условия, когда на поэтических пирах:

В честь «блещущей на небосклоне
Вновь возникающей звезды»
Все приглашенные светила
Искусства за мои труды
Меня приветствовали мило
И одобрительно. А «Гриф»
Купил «Громокипящий кубок»,
И с ним в горнило новых рубок
И сечь пошел я, весь порыв.

Когда о стихах Игоря Северянина писал Федор Сологуб: «Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волей упоенной души поэта, Он хочет, он дерзает не потому, что он поставил себе литературною задачею хотеть и дерзать, а только потому он хочет и дерзает, что хочет и дерзает. Воля к свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души ею, и потому явление его — воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня».

Теперь северную мглу сменила тьма непросветная, страшные мысли о той, о которой поэт пишет:

Моя безбожная Россия,
Священная моя страна...

В настоящем номере нашей газеты печатается «Запевка» Игоря Северянина к новому его сборнику «Чаемый праздник»:

О России петь — что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать...

Не сменяется ли у Игоря Северянина «мороженое из сирени» куском насущного черного хлеба — хлеба мечты о возрождении России? И кто знает, не искупит ли он своего прошлого поэтического карнавала новыми для него часами «пасмурных будней, горя и всяких невзгод». Быть может, с новым сборником появится и новый Игорь Северянин, как ни трудна будет его задача. Ибо есть предметы, о которых нельзя писать соком «апельсинов в шампанском». А нужно о них писать кровью сердца, тяжелыми, простыми словами:

Чем проще стих, тем он труднее,
Таится в каждой строчке риф.
И я в отчаяньи бледнею,
Встречая лик безликих рифм.

С выходом в свет двух указанных новых книг стихов Игоря Северянина количество томов его сочинений достигает двадцати. А «Колокола собора чувств» и «Роса оранжевого часа» появились ко дню двадцатилетия поэтического творчества Игоря Северянина. То есть каждый год признанной своей литературной деятельности Игорь Северянин отмечал новым томом стихов. Плодовитость завидная. И если, как то пришлось в другом месте и по другому случаю отметить, Игорь Северянин, «беспечно путь свершая», твердо оставался до сих пор на прежнем месте, не двигаясь ни вперед, ни назад, то теперь в его напевах стало звучать нечто новое, от «вечернего звона».

Еще невнятны эти новые звуки, и потому пока обозначим их именем далекого благовеста «колоколов оранжевого часа».

<1925>

Евгений Шевченко. Колокола оранжевого часа

Комментарии