Ирина Борман. Воспоминания о первой встрече с Игорем Северяниным

Я познакомилась с ним <Северяниным> только тогда, когда ему исполнилось 42 года.

Случилось это не то случайно, не то не случайно, но это такие встречи, когда вдруг находишь себе друзей, то всегда бывает неожиданно и всегда бывает даже, я бы сказала, необыкновенно.

Мы жили летом в нашем доме в Шмецке. Шмецке — это кусочек Гунгербурга. Это по побережью <Финского залива> Курзал находился в пяти километрах от нас. Дача у нас была очень большая, у нас летом бывало очень много молодежи, знакомых подруг. Один раз приходит один мой знакомый и говорит: «Вот, значит, вы на нашем балу будете продавать розы». Ну, этот бал меня никак не соблазнил, потому что у нас была очень интересная тогда жизнь на даче. И я стала отказываться всеми силами. Я спросила: «А что это за бал вообще-то?» — «Ну, как же... вот эстонские художники, артисты (их очень много летом отдыхало в Нарва-Йыэсуу, или в Гунгербурге)... и вы знаете, мы решили сделать этот бал. Для этого мы выписываем Игоря Северянина из Тойлы, чтобы он дал концерт в Летнем театре. Ну а после концерта — бал. И вот на этом балу очень мы вас просим продавать цветы».

Я стала судорожно думать, как бы мне отказаться. И вдруг блестящая мысль сверкнула в моем мозгу: «Хорошо. Я буду продавать там розы, но с условием, что вы меня познакомите с Игорем Северяниным».

Игорь Северянин тогда был в очень большой славе. И я думала всегда о нем... что такие большие люди... что они как-то недоступны... И я думала, что тот, кто меня приглашал, он не может даже и приблизиться к Северянину. Он не сможет меня познакомить с ним. Я говорю: «Вот условие — если вы познакомите! — Ой, да мы же приятели!»

И пришлось мне идти продавать розы. Но, правда, я выторговала двух студентов, чтобы не быть одной. С этими студентами мы хорошо провели время, мы танцевали, продавали эти цветы, и все было хорошо. И я как-то на какое-то время даже забыла Северянина. Но на концерт Северянина перед балом мы все-таки пошли.

Северянин тогда меня немножко разочаровал. Он очень классически читал свои стихи... Да, у него был звучный голос. Его фигура была такая совсем особенная. Хорошо держался на сцене очень. Но вот того, что привлекало к нему до этого всех — этой музыкальности исполнения — этой музыкальности у него не было. Это была «классика». И эта классика, его классика, осталась до самой его смерти.

Когда окончился концерт, в зале накрыли очень большой длинный стол. И это было в традициях, что участники таких благотворительных вечеров всегда потом усаживались — в три часа ночи, потому что в три часа выходили музыканты — ужинали под конец. Пригласили и меня. Мой знакомый студентов посадил в другие места, а мне говорит: «А теперь пойдемте, я вас познакомлю с Северяниным. Я не забыл».

Да. Все уже сидели за столом, все. И он меня сажает рядом с Северяниным. Узкий стол, только два прибора. И он меня сажает слева. Справа сидит Северянин.

Надо сказать еще одно: Северянин никуда не приезжал один. Его сопровождала жена или какая-то подруга жены. А тут была и жена, и подруга жены (смеется). Жену распорядители посадили посреди этого стола. А эта подруга сидела справа от Северянина, и когда мы подошли, Северянин был очень увлечен флиртом с этой самой белой дамой. Ну, хорошо, нас познакомили. Я села. Нам налили вина, положили закуски. Я сижу и думаю, что дальше. Северянин сидит и флиртует со своей соседкой. А мой знакомый все время следил за нами. Он подходит и говорит: «Игорь Васильевич, не забывайте вашу соседку слева!» Тогда он немножечко повернул голову, поднял рюмку и говорит: «Какой тост?» Я уже тогда обозлилась (смеется) и говорю: «Какой тост, не помните?» — «Тост безответный». Он тогда поворачивается ко мне и говорит: «Мы встречались?». Я говорю: «Да... Наша встреча — Виктория-Регия, редко, редко, в цвету...». — «Как? Но где это было?» Я опять ему говорю:

Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...

«Ну как же я мог это забыть?!»

Я опять ему говорю: «О да! Забыть нельзя того, что нечего и помнить».

И вдруг он кричит через весь зал Фелиссе, своей жене: «Фишенька! Фишенька! Тут любят стихи!»

А «Фишенька», я заметила, что она не ела, не пила, она даже так выдвигалась, чтобы нас хорошо видеть, наш угол стола. И она вдруг... отвечает так же звонко: «Пригласи в Тойлу! Пригласи в Тойлу!»

Ну, вот так я получила приглашение в Тойлу. Но <...> приехать в Тойлу это меня в общем-то не соблазняло. Вообще, тогда к Северянину я относилась только как к поэту, и особенно им не занималась никогда. Тем более, что у меня другие были знакомые и все такое. А у нас был друг дома, Виктор Иванович. Ему было 87 лет. Он к нам на дачу приходил ровно к пяти часам, пил чай и в семь часов домой, пять километров пешком. Он был аристократ, очень хорошо воспитанный, знал, как и что. Он приходит к нам, и я ему рассказываю: вот, познакомилась с Северяниным. Он слушал, слушал и говорит: «Ну, что же, знаете, вы получили такое приглашение — непременно поезжайте. Игорь Северянин интереснейший человек».

Я опять стала думать: «Боже мой, зачем я туда поеду-то? Подумаешь!» Но говорю: «Ну, ладно, ладно. Если подвернется случай, я поеду».

И вдруг однажды он к нам приходит, так недели через две, этот Виктор Иванович, и говорит: «Завтра вы едете в Тойлу. Вот вам билет!» — «Билет? В Тойлу?» — «Да. Мелкие торговцы в Нарве устраивают экскурсию на пароходе в Тойлу. Они давали объявление, что заедут в Гунгербург и желающих могут забрать и — в Тойлу.

Виктор Иванович пришел с билетом. И тут уже делать нечего: пришлось ехать в Тойлу.

На пароходе знакомых не было... А утро было чудное. Чудесное утро было на нашем заливе. Тихо-тихо и солнце было такое... В общем, я хорошо проехалась. В Тойле с парохода надо было плыть на яликах: там пароход подойти не мог, пристани такой не было. Вышла я на берег. Смотрю, интересно, а где же Северянин-то? Там обрыв, заросший кустарником, и не видно даже дороги. Я смотрю и думаю, где бы мне подняться-то, и вообще, где мне искать этого Северянина? (Смеется.) Вижу, какие-то дачники сидят на лодке: барышни в белом, мальчики в белом. Ну, наверное, дачники. Думаю, спрошу, они-то, наверное, знают. Подхожу. И вдруг один из них вскакивает и говорит: «Как? Вы? С мелкими торговцами?» А это был корпорант, с которым я танцевала на вечерах в Таллинне. Я говорю: «Ну и что ж? Знаете, где Северянин живет?» — «Да, да, конечно, знаем». Я говорю: «Так проводите меня, я к нему приехала». Они проводили.

Это была очень типичная дачка, знаете, двухэтажная, и балконы (фасад) стеклянные. По-здешнему, она была не очень-то маленькая: наверху три комнаты, а внизу даже пять. Кроме того, еще кухня и все такое. Подходим. Тихо. Безмолвно. Все закрыто. Все окна. Я пощупала дверь на балкон — закрыта. Ну, думаю, их дома нет. И хорошо. Я погуляю по, знаменитому Елисеевскому парку, посмотрю, как и что, и в шесть часов я уезжаю.

Но вдруг я подумала, что с этой стороны все закрыто. А с черной стороны, с кухни? Обогнула домик. Там дверь открыта. Вхожу. И вдруг на меня свалился Северянин. Со второго этажа — по лестнице.

Тут он был уже другой. Он был в синей косоворотке, волосы у него были растрепанные, глаза живые, движения такие молодые. Он сразу меня узнал и закричал: «Фишенька! Фишенька! Смотри, кто к нам приехал!» Тут «Фишенька» свалилась тоже. Но я им сразу сказала: «Я приехала с экскурсией на пароходе. И в шесть часов мы уезжаем. А за то время я хотела просто навестить вас».

А Фелисса сразу говорит: «Обедать будете у нас».

Ну, мне было все равно, где обедать, и я говорю: «Ну, хорошо». В общем, я осталась у них. У нас был хороший разговор. Мы никуда не ходили гулять, потому что сразу появился обед. Было час или два дня. Пообедали. А после обеда Фелисса (она была острая женщина) говорит: «Ну, что мы будем делать сейчас? Пойдем в парк гулять или будем читать стихи?»

Я говорю: «Понятно, стихи!» И знаете, они оба моментально как-то изменились. Фелисса сразу начала комнату (устраивать): приставила стул к окну, кресло для себя поставила в темный угол... Северянин куда-то ушел. Я жду, что будет дальше, и думаю про себя: «Ой, как мне повезло! Прославленный поэт Игорь Северянин мне, одной мне, будет читать свои стихи!»

В то время вернулся Северянин и говорит: «Ну как? Начнем?» — «Начнем».

Он посадил меня на стул перед столиком, открыл один свой сборник на первой странице и сказал: «Ну вот. Читайте». Я говорю: «Как? Я буду читать? Я Вам? Игорю Северянину? Буду читать Ваши стихи?»

Он говорит: «А кто же?» (ИрБор смеется.)

Но у меня оказалась одна особенность, которая меня выручила: я умела с листа читать стихи, не искажая смысла, не искажая рифм, не искажая ничего, так, как музыканты с листа играют. Я тогда опять рассердилась, как там, на вечере, и говорю: «Ну, хорошо». И начала читать стихи. Прочла одно стихотворение. Сборник был неизвестен мне. Я прочитала другое — интересно. Перевернула страницу, прочитала второе — тоже интересно. И третье, и четвертое, и пятое. Понимаете, тут мне стало интересно, мне лично, потому что я их не знала. Так что я читала для себя. Только для себя.

В это время Фелисса сидела, как мышка, а Северянин ходил за моей спиной и курил, курил без конца. Так я прочитала одну книжку. Северянин моментально открыл передо мной вторую. Я и вторую читаю. Стихи у него не очень длинные, поэм не было, ничего, так что мне было легко читать и познавать... На третьей книжке вдруг наш пароход загудел. Шесть часов. А я тут! Шесть часов. А я тут! Боже мой, боже мой, где мои вещи. Они же уедут без меня. Боже мой! Пароход, пароход!

А Северянин подошел к столу, за плечи посадил меня снова на стул и говорит: «Никуда вы не уедете, пока не прочитаете все мои сборники». Восемнадцать штук!(Смеется.) Вот! И я даже, знаете, не подумала о доме, что там мама и брат, в общем, все семейство там. Они знают, что я поехала к Северянину, что Виктор Иванович будет волноваться, куда я пропала. Я даже ни о чем не подумала и осталась. И стали мы читать стихи. Собственно, был режиссер - Фелисса, потому что Фелисса сразу же сделала план. План такой: до трех часов ночи читаем стихи, в три часа ночи ложимся, в десять встаем, завтракаем и опять читаем стихи. В два часа обедаем и после этого опять читаем стихи. В общем, эти три дня я не выходила из домика, не то что из домика, даже из комнаты. И все читала, читала(смеется).

После того, конечно, как же не подружиться? (Смеется.) Как? (Смеется.) После того мы уже, я не знаю, просто родственниками стали! (Смеется.)

Ну, потом, значит, надо уезжать. А у меня даже и денег не было совершенно на билет (там надо было поездом на Нарву, а из Нарвы в Шмецке). Северянин купил мне билет. Это тоже, кажется, редкостная вещь, чтоб Северянин кому-то покупал железнодорожный билет.

Потом они меня провожали, Опять Фелисса сказала: «Завтра нам надо встать (поезд шел в семь) в пять часов, в шесть выйти из дома». Там все-таки девять километров, лесная дорога. Так все и сделали, встали и пошли. А утро было, как жемчуг... И эта лесная дорога... Ее уже нет, этой дороги... И у всех было очень хорошее настроение. Вошли в лес. Идем по лесу... Не знаю, почему тогда Северянин спел нам:

Кружевеет, розовеет утром лес,
Паучок по паутинке вверх полез.
Бриллиантится веселая роса.
Что за воздух! Что за свет! Что за краса!

Тут и Фелисса вдруг проснулась, бросилась в траву и говорит:

Кто мне сказал, что у меня есть муж?
И трижды овесенненый ребенок?
Ведь это вздор! Ведь это просто чушь!
Ложусь в траву, теряя пять гребенок...

И так мы дошли до Тойлы. Посадили они меня в поезд. Поезда тогда были очень просторные. Вхожу в вагон, а там сидит мой корпорант. Здрасьте! У него даже, по-моему, очки упали, когда он меня увидел: «Как? Вы были у Северянина три дня?» Я говорю: «И три ночи». <...> Через наше Шмецке прошло очень много интересных людей. После войны я познакомилась с одной семьей — Шидловскими. Эта семья очень известная. Папа был предводитель, кажется. Государственной Думы, ну а сын, Юрий, он подружился со мной. Судьба его была интересная... Семейство жило в Таллинне. Они чуть ли не пешком перешли границу или что-то такое. Ну, жили в Таллинне. И одно лето Юра был у нас. В это лето умер его отец... Шидловский был великолепно образован, он был лингвист... Английский, французский, русский, какой еще? Он моментально мог переводить, даже как-то механически. Потом он жил за границей после войны... У эмигрантов тоже должны были быть, как это называется сейчас, покровители. В общем, Юра какими-то судьбами попал в Берлинский университет. Что он стал там изучать? Тогда Африка была, знаете ли, золотое дно. Он как раз был тогда на том факультете, который связан с африканистикой. Он отлично окончил этот университет и уехал в Африку. Позже там, в Бельгийском Конго, получил место. У меня есть фотографии африканские... А оттуда писал письма. Писал, что у него будет полгода отпуска (а семья — мать, две сестры — переехали в то время в Париж и жили уже в Париже). Юра пишет письмо, что на эти вот полгода он приедет к нам в Шмецке. Ну, приедет так приедет. Пускай приедет. И он действительно приехал. Но перед этим я получила письмо от него. А в это время у нас гостил Северянин. И Северянин почему-то был без Фелиссы, один. И за обедом (там еще у нас какие-то люди были) я прочитала это письмо из Африки. Все было хорошо, а утром (я спала так, что оба окна были на две стороны) я смотрю в одно окно, которое как раз выходило на крылечко нашего балкона, и вижу: сидит Северянин и пишет стихи... А потом он прочитал эти стихи опять-таки в этой компании. И эти стихи оказались для меня. Да они и напечатаны в последней книге. Но что интересно, почему там Африка в конце в стихах. Эта Африка — кусочек моего Шидловского. И после этого Северянин говорит, что он долго думал насчет названия. «А теперь пойдемте в Меррекюль и отправим эти стихи сегодня». В Меррекюль у нас было почтовое отделение. И мы пошли с ним в Меррекюль и отправили эти стихи в «Сегодня». Вот история этих стихов.

Комментарии

Печатается по: Радуга. 2002. № 4 / Публ. Г. Пономаревой и С. Кольюс.

Борман Ирина Константиновна (псевд. ИрБор; 1901 — 1985) — поэтесса, жила в Шмецке (Эстония), близкая знакомая Северянина с 1923 г. Ей посвящены «Стихи сгоряча», «Ты вышла в сад», «Маленькая женщина». Ею же навеяно стихотворение «Стареющий поэт». Письма Северянина к И. К. Борман см.: Царственный паяц, 244—257.

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.